Книга живых

«Едет на охоту сегодня великий охотник — “живущий здесь”. Берегись, отец горностай! Берегись, брат соболь! Спи спокойно в берлоге, враг медведь Ямбуй… Весело бегут мои собачки по великой реке Уйкоаль…»

Прекрасна в любое время года Камчатка! Особенно в такую погоду. Не устает радоваться этой красоте его ительменско-русская душа. Оттого и поет она…

Потом Володька достал из кармана парки деревянного идола-пеликена, погладил его круглую головку и нашептал нужные слова, призывая духов дать ему сегодня охотничью удачу…

* * *

Джой в конце концов все-таки взял свежий соболиный след и пошел по нему. При этом он периодически останавливался и, повизгивая от нетерпения, поджидал медлительного хозяина, как бы говоря ему укоряющим взглядом: «Что ж ты, братец, не поспеваешь за мной?»

Володьке понятны были собачьи мысли. Но поделать он ничего не мог. Снег нынче после пурги глубок, а у него года уже совсем не маленькие. И силы не те, что в молодости, когда он мог скакать по сугробам, как блоха на сковородке, и гнать зверя километрами. Теперь мало помогали даже подбитые лосиной шкурой широкие охотничьи лыжи, ворсинки на которых стелются по ходу движения и упираются в наст, когда ходок отталкивается.

Но и гонимому соболю, похоже, тоже несладко. Не было бы снега, он бежал бы от собаки низом, по земле. И еще не ясно, чья бы взяла. Гнался бы Джой за ним километрами…

А тут преследователь уже почти настиг его и, видимо, почувствовав близость зверька, пустился во всю мочь.

А охотник отстал. И остановился, прислушиваясь, не лает ли пес тем особым, жарким лаем, который говорит хозяину, что соболь загнан на дерево.

Так и есть. Через пару минут услышал Володька чарующий душу звук. Теперь вперед! Пока глупый соболь смотрит за собакой сверху, дразнит ее, прыскает и уркает на рвущегося внизу пса. Хозяин, напрягая все свои силы, бесшумным шагом приблизился к ним и увидел, как Джой беснуется под высокой, с иссохшими снизу ветвями сосной. Лает потолще. А иногда даже бросается на дерево, пытаясь в азарте грызть сучья, и виснет на них. Соболь сверху наблюдает эту картину. Не понимает, дурачок, что это просто концерт по заявкам. А смерть, сняв на бегу лыжи, неслышными шагами в оленьих торбасах подкрадывается откуда-то сбоку.

Наконец Володька, погружаясь в снег почти по самые отвороты торбасов, подобрался к этой сосне и, вглядываясь в хвойную зелень, высмотрел соболя. Крупный самец. Морда узкая, хищная. Туловище покрыто темно-бурой шерстью, хвост темнее, чем остальная часть, а лапы красно-бурые. Все тело длинное, гибкое. Он то и дело быстро-резко меняет свое положение на ветке. И при этом злобно уркает и прыскает на беснующуюся внизу собаку.

Володька тихонько поставил винтарь на сошки и приник к окуляру оптического прицела. В последние годы глаза у него стали не те. Пришлось осваивать оптику.

Высматривает, выцеливает.

Ну вот, в перекрестье прицела появился меховой бок. Володька, как истукан, словно примерз на месте. Затаил дыхание. И мягко-мягко положил палец на спусковой крючок…

Раздался гром. И эхо еще не успело разлететься по окрестным таежным горам и лощинам, а уже медленно, считая сухие сучья и нагибая ветви, упало в снег обмякшее тело…

Джой, злобно рыча, бросился к поверженному зверьку.

И Володька степенно, не торопясь, подошел. Крови не было. Он, как обычно, попал в голову — точнее, прямо в глазную впадину. Поднял тушку за пышный хвост, встряхнул. Густой мех волной заискрился на солнце. Осмотрел. И удовлетворенно хмыкнул. Сердце в груди билось от безумного охотничьего возбуждения и радости.

«Добыл! День не прошел зря!»

В порыве счастья Володька обнял Джоя и чмокнул его в прохладный нос.

Они вернулись обратно к оставленной у берега реки собачьей упряжке. Присели на нарты — отдохнуть, пережить удачу.

Недлинный мартовский день катился к концу. Солнце, и так не поднявшееся слишком высоко, начало осаживаться к вершинам деревьев.

Пора было собираться обратно.

Володька перекусил взятым из дома огромным бутербродом с красной, крепко посоленной икрой, запил чаем. И наконец снялся со стоянки.

На обратной дороге домой он опять затянул старинную ительменскую песню-ходилу.

* * *

На их стоянке, прямо у балагана, приткнулся новенький японский снегоход с покрытым брезентом вместительным прицепом.

На собачий приветственный лай из балагана вышла Светлана.

— Что, гости у нас? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Володька.

— Приехали гоцти глодать коцти! — как-то неопределенно, неодобрительно высказалась жена. И по ее тону он понял, что гости ей не слишком нравятся. Но, как говорится, тут ничего не попишешь. В силу таежных обычаев она должна принять их и обиходить.

— Шанел (это так она назвала ветер) их к нам принес! Толик привез.