Немало времени понадобилось Володьке-ительмену для того, чтобы понять: лидером упряжки может быть именно он. Не самый сильный и даже не самый выносливый, а самый умный. Все понимающий и даже слегка трусоватый. Потому что его главная задача — выполнять приказы и вести упряжку за собой, а не кидаться в драке на чужих задиристых псов.
Володька съездил ладонью по густой серой шерсти Ван Гога. Потрепал по ушам (одно торчит, другое лежит). И прошел дальше.
Ревнивый Фокс, увидев, что хозяин ласкает соперника, залез обратно в будку и улегся там клубком, всем своим видом выказывая жгучую обиду. Так что Володьке пришлось тащить его оттуда за поводок. И заставлять собачью морду повернуться к его лицу.
«Ну, точно люди!» — думал Володька, осматривая недавно травмированную лапу Фокса с мягкими черными подушечками.
Звенящий собачий лай затих только тогда, когда он, обойдя всех псов, раздал им утреннюю порцайку.
Осмотрев и накормив собак, он вернулся в балаган. Светлана приготовила простой, но сытный завтрак. Макароны с тушенкой. Они показались ему невиданной вкуснятиной после долгой рыбно-икорной диеты.
— Ну цто? — спросила его жена. — Я тебе кухлянку приготовила. Поедешь в тайгу цегодня?
Володька, освеженный с утра, привычно ответил:
— Да, собираюсь! Готовь припас. Только мороз там. Ты мне, пожалуй, не кухлянку, а парку дай. Да и конайты я новые надену.
— Ха-ха-ха! — весело запрокидывая голову, засмеялась Светлана. — Ты как штарик собираешься!
— А я и есть старик! — упрямо пробурчал Озеров. — Годков-то мне — дай Кутх каждому.
— Ах ты мой штаричок! — жена стала подступаться к нему, напирать грудью и шарить руками снизу…
Но Володьке было не до того. Накувыркался, пока мела метель. А главное — он уже мысленно нацелился на выход. И голова его, конечно, была занята совсем другим.
Так что он сердито повторил, показывая жене свой настрой:
— Парку и конайты найди!
— Ну, как знашь! — Светлана, сделав вид, что обиделась, принялась рыться в углу, где благополучно и обнаружила украшенные геометрическим орнаментом из кусочков кожи теплые штаны.
Дополнили их расшитые торбаса из темного камуса мехом наружу. Подошва у них из шкуры нерпы. А в отделке верха голенища использован мех калана. На руки — кожаные перчатки. На голову — меховой малахай.
В таком наряде ему хоть на Марс высаживаться.
Собаки, почуявшие, что сегодня у них будет рабочий день, снова встретили его заливистым несмолкающим лаем. Так что, пока Володька доставал короткие ездовые ительменские нарты с седушкой, пока расправлял собачью кожаную упряжь, чуть не оглох от их хорового исполнения ликующей песни жизни.
Конечно, для такой недалекой поездки ему хватило бы и шестерки. Но он запряг всех, даже Фокса с его больной лапой. Потому что после такого простоя надо дать возможность размяться всей упряжке.
Черный, беспородный — помесь лайки и бог знает кого — Джой, его помощник в охоте, крутился здесь же. Ждал отправки, путался под ногами. У него тоже праздник.
Наконец все было готово — упряжка выстроена, могучие маламуты, нетерпеливо повизгивая, ждали команды. Джой запрыгнул на сиденье. А Володька, держа повод, уже хотел подать сигнал к началу движения, чтобы потом, с короткого разбега встать сзади.
Но тут распахнулась дверь балагана и на мороз выскакочила полуодетая жена:
— Оцки! Оцки забыл! — замахала она рукою с зажатыми в ней черными очками.
Действительно, впопыхах он забыл о такой важной детали экипировки. Без очков сейчас никуда. Яркое солнце так отбеливает снежное полотно, что от этого сверкающего великолепия к вечеру человек может запросто потерять зрение.
— Стой! — рявкнул он во весь голос на рвущихся вперед маламутов.
А сам в эту минуту с нежностью подумал о жене: «Чувствует она меня! Вросла в меня. Правду гласит Писание: сделана женщина из ребра Адама. И поэтому хорошая жена со временем как бы снова врастает в своего мужчину!»
И уже в очках, разгоняясь на бегу, крикнул радостно:
— О’кей! Пошли!
Тридцать две крепкие собачьи лапы дружно взрыхлили пушистый снег. И упряжка бойко помчалась вперед.
У каждого, как говорится, здесь своя специализация. Красавцы-маламуты тянули нарты по белому полотну. А неказистый Джой отдыхал рядом с ним. Потому что его трудная работа впереди — найти и загнать в тайге пушистую добычу.
А дорога вилась белою лентою. Мерно бежали по руслу замерзшей реки нарты. Его задача — вовремя корректировать курс. Подавать нужную команду:
— Хо (лево)! — закричал Володька, заметив впереди вмерзшее в лед бревно.
И упряжка послушно прижалась к берегу.
Мысли каюра были еще не в лесу на охоте, а дома: «Сейчас Светлана, небось, собирает свои орудия лова. Выходит на лед. Берет коловорот. И бурит, пробивая в твердом, как стекло, льду, глубокую лунку. Садится возле нее на стульчик и опускает крючок с приманкой. Что она сегодня принесет? Может, гольца поймает. А может, и кунджу. Интересно, на что решила ловить? На блесну? Или на мякиш? Удачливая она. Точно будет вечером свежая рыбка…»
И, обнадеженный такими добрыми мыслями, Володька запел ходилу. Дорожную песню: