Книга живых

— Я думаю, что он человек нерелигиозный. И скорее всего неверующий. Это с одной стороны. А с другой — он не хочет отдавать приоритет и связанную с ней духовную власть ни одной конфессии.

— Да, власть, и даже духовная власть — для него главное, — замечает Рысбай.

Дубравину в ходе этого разговора вспомнилось, что сам имам тоже в свое время был учителем в средней школе. Пока, как говорится, не подался в религию. «Тоже хотел утвердиться не только как учитель, но и как духовный наставник. Впрочем, у нас тоже кто только не пошел в духовенство. И спецназовцы, и чиновники, и адвокаты».

А имам продолжал свой рассказ:

— О том, что взгляды нашего Отца народа так и не устоялись, говорит хотя бы то, что через несколько лет после «разгрома» суфиев в Казахстане он полетел в Туркестан. И видно, что кто-то сведущий объяснил ему, что суфизм — это творческий и самый продвинутый ислам. Так что он, не извинившись за прошлый закидон, напомнил казахстанцам, что необходимо изучать и пропагандировать наследие великого Ахмеда Яссауи. Он даже поднял его значение в национальном самосознании до уровня того, кого почитают в Китае. До Конфуция.

— Если духовное наследие великого суфия будет поднято на такую высоту, — сказал Рашид Мавлянович, — то это уже уровень национальной идеи…

— Возможно! — уклончиво заметил имам. — Дело в том, что наш «ноль первый» — человек переменчивый. И отцом нации, и ее духовным лидером он видит только самого себя… Ну, в общем, была история то ли непонятых, то ли заблудших, а скорее всего неправильно интерпретированных кем-то из ортодоксов мыслителей… Но это все дела минувшие. А что же нынешние? Какие заботы привели вас ко мне, уважаемые друзья нашего дорогого Амантая?

— Видите ли, уважаемый! — теперь уже взялся объяснять визит к настоятелю сам Дубравин.

Он понимал, что если сейчас не донесет смысл и важность своей миссии, если не добьется доверия имама, то не получит и ответа на свой вопрос.

— Дело в том, что мой самый близкий друг оставил поручение. Найти его человеческое и политическое завещание. И поступить с ним так, как я посчитаю нужным. Может быть, предать его гласности. И в ходе поиска мне подсказали, что только такому человеку, как вы, он мог оставить свою последнюю волю…

— Увы, уважаемый! — даже не дослушав до конца и словно чего-то испугавшись, перебил его имам. — Мне он не оставил, не доверил свои мысли. Я вам тут помочь не смогу!

— Да? Извините тогда за беспокойство! — тоже отбросив экивоки, хотел закончить визит Дубравин.

Но имам, видимо, понимая, что слишком уж поторопился, постарался сгладить возникшую неловкость.

— Действительно, он мне не доверил это дело. Но я подозреваю, что знаю человека, которому он мог дать такое поручение.

— И кто же это может быть?

— Есть у нас одна женщина-суфий. Птица очень высокого полета. Амантай всегда дружил с умными женщинами, — улыбнулся имам.

Во время этой тирады Дубравин невольно вспомнил всех, кого знал из этого длинного списка.

— Так вот, мне кажется, именно ей он мог доверить свои заметки или завещание.

— И кто же это?

— Это профессор, доктор наук, человек искусства. Ульжан Кенжебулатовна Шакирова.

— Ульжан, что ли? — не выдержал торжественного тона Дубравин. — Наша однокурсница. Умница, отличница. Мамина дочка. Господи, сколько лет прошло! И пересеклись наши стежки-дорожки.

— К ней надо обратиться! Если хотите, я позвоню ей. Объясню…

— Конечно! — взволнованный до глубины души, Дубравин в эти секунды лихорадочно вспоминал все о своей однокурснице: «А ведь она мне страшно нравилась! Как шептались наши преподы-казахи — настоящая торе. По-ихнему княжна. Значит, не пропала она и в современном Казахстане. Нашла свое место. Как говорилось в СССР: “Никто не забыт, и ничто не забыто”». И снова его душу охватила щемящая ностальгия по ушедшим навсегда временам. По той стране, которой уже нет и не будет никогда. По молодости. По несбывшейся любви. Но жизнь прошла. И остается только вздыхать. И говорить самому себе: «А если бы?..»

Конечно, о таком подарке судьбы Дубравин и не мечтал. Встретиться с Ульжан. Посмотреть, какой она стала. А имам уже набирал заветный номер. Звонок. Но увы и ах! Ответа нет. Пока нет.

Они договорились, что имам, как дозвонится, сразу сообщит Дубравину.

На вопрос Александра, не лучше ли ему самому позвонить, и имам, и Рашид дали отрицательный ответ — лучше через них.

«Что ж! Восток — дело тонкое!» — вздохнул Дубравин, покидая мечеть и гостеприимного имама.

Уже в машине по дороге в гостиницу его застал звонок от Майснера. Голос с одышкой прохрипел:

— Тут одна наша радиостанция справляет юбилей. Нас с тобою как ВИП-гостей пригласили. Так что я тебя жду на проспекте Аль-Фараби. Объясни Рашиду. Это где высотные такие стеклянные башни. Там между ними есть площадка, на которой и проходит все действо. Давай приезжай!

IV