Книги Яакововы

- Но с нами сидят и мерзавцы, иудеи из того же самого корня. Но так кажется только лишь на первый взгляд, будто бы они нам братья, потому что в действительности то выблядки, сатанинское семя, что попало среди нас. Они хуже фараона, Голиафа, филистимлян, Навуходоносора, Гамана, Тита... Они хуже змея в Эдем, поскольку поносят Бога Израиля, а такого даже змей не осмелился сделать.

Сидящие за столом старейшие, самые уважаемые раввины со всей округи, бородатые, похожие друг на друга в слабом свете коптилок, удрученно опускают глаза. Пинкас за боковым столом вместе с еще одним секретарем назначен протоколировать. Сейчас он прервал писание и глядит, как у запоздавшего равви из Чорткова, который промок по дороге, вода с плаща стекает на деревянный, натертый воском пол и образует небольшие лужи, в которых отражается свет ламп.

Равви Рапапорт поднимает голос, и тень от его пальца тыкает в низкий потолок.

- Но именно они, не думая о совместном добре для евреев, просверливают в этой лодке дыру, словно бы не понимая того, что затонем мы все!

Правда, нет согласия относительно того, хорошо ли поступил Гершом из Лянцкоруни, что донес властям об этих отвратительных обрядах в одном из домов местечка.

- То, что более всего блестит, что привлекает внимание во всем деле, вовсе не является наиболее важным и страшным, - продолжает Рапапорт и внезапно дает знак Пинкасу, что вот этого записывать не следует. – Страшным является кое-что иное, то, что было как бы незамеченным и закрыто грудями Хаи, дочери Шора. Все концентрируются на женской наготе, тем временем, важно то, что собственными глазами видел и что официально признал Мелех Нафтула, который был там: крест!

Тут становится настолько тихо, что слышно свистящее дыхание Мошко из Сатанова.

- И с крестом тем там творили различные чудеса, зажигая на нем свечи и размахивая ним над головой. Тот крест – это гвоздь в гроб для нас! – раввин поднимает голос, что с ним случается редко. – Так ли это? – спрашивает он Нафтулу, который кажется перепуганным тем, о чем сам же им и донес.

Нафтула согласно кивает.

- И что теперь подумают гои? – драматически спрашивает Мошко из Сатанова. – Им ведь оно все одно, еврей – это еврей, и выйдет на то, что все евреи такие. Что святотатственно относятся к кресту. Что издеваются над ним. Нам же это уже ведомо, известно... Прежде чем мы все объясним, нас всех уже заберут на муки.

- Так может, следовало сидеть тихо и все дело устроить в собственном кругу? – спрашивает промокший раввин.

Только ведь "своего круга уже и нет. С ними невозможно договориться, поскольку и они напирают со всей силой. А у них имеется протекция таких могущественных людей, как епископ Дембовский (при звуке этой фамилии сидящие беспокойно шевелятся) или же епископ Солтык (а при звуке этой фамилии большая часть раввинов тупо вглядывается в темный пол, лишь один вздыхает со стоном).

- Так что, может быть, как раз было бы лучше, - продолжает мудрый Рапапорт, - чтобы мы от этой грязи полностью отмыли руки, пускай уже занимаются ими королевские суды, а мы будеть стоять на том, что с этими отступниками ничего общего не имеем. И евреи ли они до сих пор? – драматическим тоном вопрошает он.

Мгновение продолжается полное напряжения молчание.

- Не евреи они уже, раз стоят за Шабтая, да будет имя его стерто во веки веков, - заканчивает он, и эти слова звучат будто проклятие.

Да, после этих слов Пинкас чувствует облегчение. Он выпустил из себя сгнивший воздух, и теперь наберет глоток свежего. Дискуссия длится до полуночи. Протоколируя, Пинкас подставляет уши всему тому, что звучит между достойными быть записанными высказываниями.

 

Херем налагается на следующий день. Теперь у Пинкаса полные руки работы. Письмо о хереме должно быть многократно переписано и как можно быстрее разослано во все общины. Вечером он доставляет сообщение в маленькую еврейскую типографию неподалеку от рынка во Львове. Домой возвращается поздно ночью, где его укорами встречает молодая жена, как обычно, раздраженная близнецами, которые, как она твердит, высасывают из нее всю жизнь.

 

О Седер ха-херем, то есть, о порядке наложения проклятия

 

Проклятие сводится к словам, произнесенным в определенном порядке и в определенное время при звуках шофара⁹³. Херем налагается в львовской синагоге, при зажженных свечах из черного воска, при открытом священном ковчеге завета. При этом читаются фрагменты книги Левит⁹⁴ 26, 14-45 и из Второзакония⁹⁵ 28, 15-68, а потом свечи гасятся, и всем делается страшно, поскольку с этого момента над проклятым перестает светить божественное сияние. Голос одного из трех судей, которые ведут церемонию, расходится по всей синагоге и теряется в громадной толпе верующих.