Книги Яакововы

А маленький Эммануил постоянно недомогает. Не идут ему на пользу ни иваньские ветра, ни слишком долгое предчувствие весны. Турецкая мамка каждый день упрекает Хану, что ей не хочется здесь быть, что ей все противно, что у нее вот-вот кончится молоко.

У них в Никополе уже весна, а здесь из гнилой травы еле-еле пробиваются первые всходы.

Хана тоскует по отцу и его взвешенному спокойствию. Тоскует она и по матери, которая умерла, когда Хана была еще маленькой. И всякий раз, когда она о ней думает, сама начинает панически бояться смерти.

О том, как Моливда посещает Ивань с визитом

 

Моливда выезжает в путь из Варшавы во Львов, когда проезжие дороги после очередной оттепели замерзли будто камень, и по ним можно двигаться. После встречи с архиепископом Лубеньским в Ивань его отправляет некий ксёндз Звержховский, которого выбрали для того, чтобы он занимался делом антиталмудистов. Ксёндз дает ему целый сундучок с катехизисами и поучительных брошюрок. А еще медальонов и четок. Моливда чувствует себя словно один из уличных торговцев, навьюченных товарами для верующих. Отдельно, закутанная в паклю, лежит фигурка Девы Марии, вырезанная из липы, несколько топорной работы, зато ярко разрисованная, в качестве подарка и сувенира для супруги Франка от пани Коссаковской.

До Ивани он добирается 9 марта 1759 года, и сразу же, с момента въезда, его охватывает огромное умиление – ведь он видит свою деревушку из-под Крайовы, точно так же устроенную, разве что похолоднее, и из-за этого не такая уютная. Здесь царит та же самая атмосфера: не прекращающегося праздника, даже погода этому способствует такому впечатлению: стоит небольшой морозец, высоко в небе светит холодное солнце, что отбрасывает на землю пучки сухих, острых лучей. Мир выглядит только что убранным. Люди протаптывают тропки в чистом снегу, так что можно проследить, куда они ходят. У Моливды возникает впечатление, что на снегу живется честнее: все более однозначно, каждый приказ кажется более решительным, любой принцип заставляет действовать более безоговорочно. Приветствующие его люди выглядят веселыми и счастливыми, несмотря на мороз, несмотря на короткий день. К его возу подбегают дети со щенками на руках, подходят и порозовевшие от работы женщины, а так же любопытствующие, улыбающиеся мужчины. Из дымовых труб в высокое небо поднимается дым – по совершенной прямой, словно бы жертва, принесенная в этом месте жертва была принята без каких-либо условий.

Яаков торжественно здоровается с ним, но когда они входят в небольшую халупку и остаются сами, извлекает из волчьего меха приземистую фигуру Моливды и долго прижимает его, хлопая по спине, повторяя по-польски: "Вот ты и вернулся".

Здесь все: братья Шоры, без отца, потому что старик после избиения как-то не может прийти в себя; а еще Иегуда Крыса со своим братом и шурином. Присутствует недавно оженившийся с какой-то девочкой Нахман (столь юный возраст, это же варварство, думает про себя Моливда); Моше в клубах дыма, еще один Моше, каббалист, со всем семейством, все. Сейчас все теснятся в маленьком помещении, где окна затянуло инеем в красивые узоры.

В приветственном пиру Яаков садится посреди стола, под окном. Отверстие окна за ним – словно рама картины. Яаков сидит на темном фоне ночи. Все подают друг другу руки, поочередно глядят один на другого, приветствуют себя взглядами – еще раз, словно не виделись целое столетие. Потом приходит время торжественной молитве; Моливда знает ее на память и, поле минутного колебания, молится вместе с ними. Потом они долго и хаотично разговаривают, на многих языках. Свободный турецкий язык Моливды заставляет лучше относиться к нему недоверчивых сторонников Османа, которые, хотя выглядят и ведут себя, будто турки, пьют практически точно так же, как и иудеи из Подолии. Яаков ведет себя шумно, он в хорошем настроении; приятно глядеть на то, как он с аппетитом ест, хвалит блюда на столе, рассказывает анекдоты, которые вызывают взрывы смеха.