- У вас с телесным соединением все устроено иначе. У вас в этом нет ничего плохого, когда муж ложится с женой, ничего стыдливого, - говорит он, уже пьяный, когда они с Яаковом остаются одни и сидят в доме Яакова на корточках, закутавшись в тулупы, потому что через неплотные окошки несет холодом.
Яаков сейчас много не пьет.
- Мне такое нравится, потому что это по-человечески. Когда люди общаются один с другим, это их очень сближает.
- Раз ты можешь спать с женщинами других мужчин, а другие мужчины не спят с твоей женщиной, то ясным становится, что это ты здесь правишь, - говорит Моливда. – Это точно так же, как и у львов.
Вот это сравнение, похоже, Яакову нравится. Он таинственно усмехается и начинает набивать трубку. Затем поднимается и ненадолго исчезает. Долго не возвращается. Вот такой он и есть, непредсказуемый, никогда не известно, что сейчас он сделает. Когда он вновь появляется, Моливда уже почти совершенно пьян и упорно продолжает тянуть тему:
- А т, что ты им указываешь, кто да с кем, и заставляешь заниматься этим при зажженных свечах, и сам это с ними делаешь, так это я понимаю: почему так. Ведь это можно было бы делать и на стороне, в темноте, каждый, с кем бы хотел… Но ты их этим ломаешь, и настолько сильно этим связываешь, что друг с другом они станут ближе, чем семья, станут больше, чем семья. У них будет совместная тайна, будут знать себя лучше, чем кто-либо, а ты ведь прекрасно знаешь, что человеческая душа направлена на любовь, на милование, на привязанность. И нет на свете ничего сильнее. Об этом они будут молчать, ведь у них должна иметься причина для молчания, них должно иметься нечто, о чем молчать.
Яаков ложится навзничь на кровати и затягивается дымом с характерным запахом, который сразу же напоминает Моливде ночи в Джурдже.
- Ну и дети… Из всего этого получаются совместные дети. Откуда тебе знать, не родит ли тебе вскоре сына та молодка, что пришла к тебе вчера. И чей он будет? Ее мужа или твой? И это тоже крепко связывает вас, раз уже все становятся отцами. Вот чей ребенок самая младшая дочка Шлёмо? - допытывается Моливда.
Яаков поднимает голову и какое-то время глядит на Моливду; заметно, что взгляд его размяк, помутнел.
- Замолчи. Это не твое дело.
- Ааа, сейчас не мое, а как только речь заходит про деревню от епископа, то мое, - продолжает Моливда и тоже тянется за трубкой. – Очень хорошо это придумано. Ребенок принадлежит матери, следовательно – и ее мужу. Самое лучшее изобретение человечества. Таким образом лишь женщины обладают доступом к правде, которая возбуждает столь многих.
Той ночью они идут спать совсем пьяными, спят в одном помещении, не хочется идти в метель, что безумствует между домами, искать дорогу к собственным постелям. Моливда поворачивается к Яаакову, вот только не знает, слушает тот его или уже спит – глаза у того прикрыты, но свет масляных светильников отражается в стеклянистой полоске под ресницами. Моливде кажется, будто бы он обращается к Яакову, а может ничего и не говорит, возможно, что ему все только кажется, и он не знает, слышит ли его Франк.
- Ты всегда говорил, что она либо беременная, либо рожает. Все эти долгие беременности и роды привели к тому, что она недоступна, но, в конце концов, тебе пришлось выпустить ее из женских комнат; и тебя тоже должна обязывать та самая справедливость, которую ты навязал другим. Понимаешь?
Яаков не реагирует, лежит навзничь, нос нацелен в потолок.
- Я же видел вас, как в путешествии вы общались взглядами – ты и она. И это она тебя просила: нет. Я прав? И в твоем взгляде было то же самое: нет. Но теперь это будет означать нечто большее. Я ожидаю, я требую той справедливости, которую вы имеете для других своих. И я тоже один из вас, вот сейчас. И я требую твою Хану.
Тишина.
- Ты имеешь здесь всех женщин, все они твои, и все мужчины, телом и духом. Я это понимаю, вы являетесь чем-то большим, чем группа людей, обладающая единой целью, вы стали чем-то большим, чем семья, потому что вы связаны всяческим грехом, которого семья знать не может. Между вами слюна и семя, не только кровь. Это очень связывает, это приводит к тому, что вы ближе, чем когда-либо. Так было и у нас. В Крайове. Для чего мы должны были бы подчиняться законам, которых мы не уважаем, законам, не соответствующим рели природы.
Моливда дергает собеседника за плечо, Яаков вздыхает.
- Ты даешь своим людям смелость спариваться с собой, но не так, как они желают; не идя в соответствии с простым зовом природы. Это ты им приказываешь, потому что это ты являешься для них природой.