Как-то раз Моливда размышлял над тем, а может ли Яаков бояться, и подумал, что тот не знает этого чувства, словно был его лишен естественным путем. Это прибавляет ему сил, люди чувствуют это своей шкурой, и это вот отсутствие страха становится заразным. А поскольку евреи всегда чего-то боятся - продолжает размышлять Моливда – то повелителя, то казака, то несправедливости, голода и холода, из-за чего живут в огромной неопределенности, то Яаков становится для них спасением Отсутствие страха – словно нимб: в нем можно греться, можно обеспечить немножечко тепла маленькой, озябшей, перепуганной душе. Благословенны те, кто не испытывают страха. И хотя Яаков часто повторяет, что они находятся в Бездне, то в этой Бездне хорошо быть с ним. Когда Яаков исчезает, хотя бы и ненадолго, разговоры как-то разлезаются по сторонам и уже не обладают таким напором, что вместе с ним. Само его присутствие выстраивает порядок, и глаза невольно обращаются к нему, будто к огню. Так получается и сейчас – Яаков это костер, разожженный этой ночью. Уже поздно, когда собравшиеся начинают танцевать, сначала одни мужчины, в кругу, как будто бы в трансе. Когда, уставшие, они возвращаются за стол, появляются две танцовщицы. Одна из этих танцовщиц потом остается с Моливдой на ночь.
Вечером Моливда торжественно читает всей честной компании письмо, которое несколько дней тому назад от имени валашских, турецких и польских братьев он на коленке приготовил польскому королю:
Тут Моливда кашляет и на миг прерывает чтение, ему в голову приходит некое сомнение, и он задумывается над тем, а не слишком ли нагл тон. Какой интерес имел бы во всем этом король, раз сами его подданные, те рожденные в христианстве крестьяне, те массы нищих, детей-сирот, бродячих калек, нуждаются в помощи.
Откуда-то из глубин помещения Моливда слышит один-единственный всхлип, к которому присоединяются и другие.