Книги Якова

– Я бы хотел поговорить с ним хотя бы через окно. Это можно устроить? У него есть окно, выходящее наружу монастыря?

Казимеж молчит и мысленно пересчитывает монастырские окна.

– Пожалуй, одно сгодится. Но все равно сначала нужно, чтобы тебя пустили в монастырь.

– В монастырь я сам пройду, как паломник.

– Верно. Потом, брат, иди к тем воякам. Поговори с Рохом. Купи ему табаку и водки. Если они решат, что ты щедрый, помогут.

Шломо Воловский смотрит на полотняную сумку Казимежа:

– Что ты там несешь?

– Письма господина, брат.

– Покажи.

Парень покорно вынимает четыре письма. Шломо видит аккуратно сложенные письма с печатью Якова, которую тот заказал себе в Варшаве. Имена адресатов написаны красивым почерком, с завитушками.

– Кто ему пишет по-польски?

– Брат Гжегож, молодой такой. Учит его писать и говорить.

Одно – Юзефе Схоластике Франк, то есть Хане, второе – Ерухиму, то есть Енджею Дембовскому, третье, самое толстое, – Катажине Коссаковской и четвертое – Антонию Коссаковскому-Моливде.

– Для меня ничего нет, – то ли спрашивает, то ли констатирует Шломо.

Потом Воловский узнает еще много тревожного. Яков не вставал с постели весь февраль и, когда начались морозы и нельзя было протопить комнату, заболел и подхватил страшную лихорадку, так что один из монахов приходил его лечить и пускал ему кровь. Казимеж повторяет одно и то же несколько раз: он боялся, что Господин умрет и ему придется присутствовать при его кончине. Потом, весь март, Яков был очень слаб, и Казимеж кормил его только куриным бульоном. За курицей ему разрешали ходить в Ченстохову, в лавку Шмуля, и он потратил все деньги, имевшиеся на питание, еще и свои пришлось доложить. Отцы-паулины не слишком заботились о своем узнике. Только один, отец Марцин, который красит собор изнутри, с ним разговаривает, но Господин мало что понимает. Он проводит много времени в капелле. Лежит крестом перед иконой, когда там нет паломников, то есть ночью, а потом днем спит. По словам Казимежа, в такой сырости и без солнца Яков долго не протянет. И еще кое-что: он стал очень сердитым. И Казимеж слышал, как он разговаривает сам с собой.

– А с кем еще ему говорить? Не с тобой же, – бормочет Шломо Воловский себе под нос.

Воловский старается добиться свидания с Яковом. Он снял в городе комнату у христианина, который смотрит на него подозрительно, но ему хорошо заплатили и он не задает лишних вопросов. Каждый день ходит в монастырь и ждет аудиенции у настоятеля. Когда через пять дней он наконец к нему попадает, отец Ксаверий разрешает лишь передать посылку, да и то после ревизии. Письма – только на польском или латинском языке и только после того, как их просмотрит настоятель. Таков приказ. Визиты не предусмотрены. Аудиенция продолжается недолго.

Однако в конце концов, получив взятку, Рох ночью, когда все спят, проводит Воловского за стены монастыря. Велит ему встать под небольшим, тускло освещенным окном в башне. Сам заходит внутрь, и спустя мгновение из окна высовывается голова Якова. Воловский видит его нечетко.

– Шломо? – спрашивает Господин.

– Да, это я.

– Что за вести ты мне принес? Посылку я получил.

Воловский хочет рассказать так много, что не знает, с чего начать.

– Мы все собрались в Варшаве. Твоя жена еще у бабы, под Варшавой, в Кобылке, уже крещена.

– Как дети?

– Хорошо, здоровы. Только печалятся, как и все мы.

– Вы для этого меня сюда посадили?

– Как это?

– Почему моя жена мне не писала?

– Они не могут тебе все написать… Потому что эти письма по пути читают. И здесь, и в Варшаве. И потом, теперь Дембовский Ерухим считает себя главным. И его брат Ян. Они хотят командовать и отдавать приказы.

– А Крыса? В нем есть сила.

– Крыса после того, как тебя арестовали, делает вид, что с нами не знаком. На другую сторону улицы переходит. Отрезанный ломоть…

– Я пишу в письмах, что делать…

– Этого недостаточно, ты должен назначить кого-нибудь вместо себя…

– Но я жив и могу сам вам сказать…

– Так не получится. Нужен кто-то…

– А деньги у кого? – спрашивает Яков.

– Часть у Османа из Черновцов, часть у моего брата, Яна.

– Пускай Матушевский к нему присоединится, пускай вместе командуют.

– Ты меня назначь. Ты меня хорошо знаешь, знаешь, что у меня есть сила и голова на плечах.

Яков молчит. Потом спрашивает:

– Кто меня предал?

– Мы по собственной глупости попались, но хотели, как лучше для тебя. Я ни слова против тебя не сказал.

– Вы трусы. Следовало бы наплевать на вас.

– Плюй, – тихо говорит Шломо. – Нахман Яковский больше всех наговорил. Он тебя предал, а был ближе всех. Но ты знал, что он слаб, может, в диспутах и хорош, но для таких вещей слаб. Он предатель. Трус, хорек.

– Хорек – мудрый зверь, когда знает, что делает. Скажи Нахману, чтобы больше не попадался мне на глаза.

Шломо Воловский собирается с духом:

– Напиши письмо, что, пока ты не выйдешь, я за тебя. Я их буду держать в узде. Пока что мы собираемся у Ерухима. Он ведет дела, наших людей нанимает. Многие наши в Кобылке осели, во владениях епископа Залуского, но все несчастные и покинутые. Мы каждый день по тебе плачем, Яков.