Книги Якова

Я стараюсь утешить Хану после смерти Эммануила, но она меня не любит. Общается со Звежховскими, которые очень опекают маленькую Авачу. Тетка Коссаковская относится к Хане как к родной дочери. Собирается поселить ее где-то на своих землях, всем обеспечить, а Аваче дать хорошее образование. Выполняет любые капризы малышки. Не беспокойся о ней, это умная девочка, и, поскольку Бог забрал у тебя единственного сына, она будет тебе утешением. Аваче взяли учителя фортепиано.

Поскольку письма передавать можно, я раз в десять дней стану посылать из Варшавы гонца. И верю, что горечь уйдет из твоего сердца и рана заживет, потому что все мы бедны и глупы и не в состоянии постичь происходящее, и лишь ты способен охватить все это своей мыслью.

И еще, в последних строках своего письма, скажу тебе, что понимаю случившееся следующим образом: ты должен был оказаться в темнице, чтобы исполнились все пророчества: Мессия падет так низко, как только возможно. Поэтому, когда я увидел, как тебя выводят, с синяком на лице, когда ты сказал нам: «Плюйте на этот огонь», я понял, что так и должно было случиться, и механизм спасения действует теперь правильно, как часы, отмеряющие эоны времени: ты должен был пасть, а я должен был тебя оттолкнуть.

Яков лежит на спине на койке в комнате у подножия башни Ченстоховской крепости, письмо, которое он держал в руках, падает на пол. В крошечное окошко, больше подходящее для того, чтобы через него отстреливаться, чем глядеть, он видит звезды. Яков – точно внутри глубокого колодца, откуда звезды видны лучше, чем с поверхности земли, потому что колодец работает как телескоп, приближающий небесные тела и позволяющий разглядеть их словно на расстоянии вытянутой руки.

Оттуда смотрит на Якова Ента.

Башня находится в крепости, окруженной высокими стенами, а крепость – на возвышении, у подножия которого лежит тускло освещенный, едва различимый во мраке город. Все вместе вписано в волнистый ландшафт: холмы, поросшие густым лесом. А еще дальше простирается великая низина в центре Европы, омываемая водами морей и океанов. Сама же Европа, увиденная с высоты, на которой пребывает Ента, делается размером с монетку, и из тьмы проступает величественная кривизна планеты, словно только что вылущенная из стручка зеленая горошинка.

Подарки от Бешта

Нахман, Петр Яковский, в последнее время редко покидающий контору, грызет свежие стручки зеленого гороха, которые принес ему сын Арон. Он вытащил их из кармана, мятые и поломанные, но по-прежнему вкусные и хрустящие. Арон приехал попрощаться, он возвращается в Буск, хочет, как некогда отец, присоединиться к каравану, отправляющемуся в Турцию за табаком и драгоценными камнями. Яковский редко его видит; когда они развелись, мальчик остался в Буске с матерью и ее родителями. Но он гордится им. Тринадцатилетний Арон – в мать, коренастый и смуглый, похож на турка. Он уже выучил турецкий. Знает также немецкий, поскольку вместе с Османом из Черновцов ездил во Вроцлав и Дрезден.

Нахман только что закончил письмо и теперь тщательнейшим образом складывает листок. Арон бросает взгляд на турецкие буквы – вероятно, догадывается, кому пишет отец.

Они обнимаются и целуются в губы, как подобает отцу и сыну. На пороге Арон оглядывается через плечо и еще раз смотрит на отца, маленького, тщедушного, с взлохмаченными волосами и в рваном лапсердаке. После чего исчезает.

В том же 1760 году умер Баал-Шем-Тов, но Яковский не стал писать об этом Якову. Тот не уважал хасидов, говорил, что они дураки, но Бешта, похоже, боялся. Каждый раз, когда выяснялось, что к нему перешел кто-нибудь от Бешта, Яков не скрывал своего удовлетворения. А таких было немало.

Теперь говорят, что Бешт умер, потому что сердце его разбила весть о сотнях крестившихся евреев. И все это из-за Якова Франка. Яковский колеблется: вдруг эта новость порадовала бы Франка? Может, все-таки написать?