Книги Якова

О чем поет моя душа?
Нет, не о том, что вы, спеша,
Крушите крепости и троны,
Ей нет заботы до короны.

Кружится в танце целый день

Душа над миром. Свет и тень,
Добро со злом, успех с бедой
Под мельницу текут водой.

Все стены мира ей смешны,

Трибуны вовсе не нужны.
От плевел зерна отберет,
А жемчуг свиньям в хлев метнет.

О Тот, кто правит в небесах,

Кто души мерит на весах,
Пока мой дух танцует здесь,
Скажи мне, вправду ли Ты есть?

И если ты – един Господь,

Дай немоту мне побороть,
Дай слов сказать моим сынам,
О Том, Кого люблю я сам[244].

Дети

Только Ента в состоянии увидеть сверху и проследить тропы всех этих подвижных существ.

И она видит, что старый Ерухим Еджей Дембовский был прав, когда рассказывал, как будут одеты его сыновья, когда приедут к нему в гости. И неудивительно, что они его так и не навестили. Ян Дембовский стал секретарем Игнация Потоцкого, а Иоахим – адъютантом князя Юзефа Понятовского[245], племянника короля. Ян позже воевал во время восстания Костюшко[246] в звании капитана и, говорят, был самым активным из заговорщиков. Позже, когда вешали предателей, его можно было увидеть в толпе в первых рядах. После подавления восстания он, как и многие другие, вступил в Легионы[247] и сражался в Италии. Во время войны 1813 года бился с австрийцами и некоторое время был губернатором Феррары. Женился на синьорите Висконти и поселился в Италии.

Его брат Иоахим до самого конца сражался на стороне князя Понятовского и разделил его трагическую судьбу[248].

Единственный сын Юзефа Бонавентуры Лабенцкого в браке с Барбарой Пётровской, дочерью Моше Котляжа, внук Моше из Подгайцев, Антоний, после окончания школы у отцов-пиаристов, в возрасте пятнадцати лет, поступил на службу в канцелярию Четырехлетнего сейма[249] и уже в столь юном возрасте стал автором нескольких мелких публикаций в поддержку планируемых реформ. В период Царства Польского[250] был адвокатом и часто выступал на стороне национальных меньшинств. Его стиль защиты был широко известен: Антоний сильно наклонялся над барьером и понижал голос, почти шептал, чтобы затем, в моменты, которые полагал особенно значимыми, вдруг звучно рыкнуть и ударить кулаком по этому самому барьеру, так что судьи, убаюканные монотонностью выступления, нервно вздрагивали в своих креслах. Если же адвокат видел, что его аргументы не возымели действия и он проигрывает дело, то начинал извиваться, воздев руки со сжатыми кулаками и призывая на помощь судей, а из груди его вырывались отчаянные возгласы.

Женившись на Эве Воловской, Антоний стал отцом четверых детей, из которых особенно выделялся старший, Иероним, организатор и историк горнодобывающей промышленности в Царстве Польском.

Дети Хаима Якова Каплинского разъехались по Европе. Одни остались в Никополе и Джурджу, другие перебрались в Литву, где, получив шляхетский титул, занимались сельским хозяйством.

Ента также может заметить вещь странную и важную: обе ветви семьи, совершенно потерявшие друг друга из виду, породили поэтов. Один из младших потомков – венгерский поэт, недавно получивший престижную государственную награду. Другой стал бардом в одной из прибалтийских стран.

Саломея Лабенцкая, одна из двух оставшихся в живых дочерей Майорковичей, усыновленная Лабенцкими, вышла замуж за управляющего их имением и стала матерью восьмерых детей и бабушкой тридцати четырех внуков. Один из ее внуков – известный польский политик межвоенного периода, отличавшийся националистическими и ультраантисемитскими взглядами.

Брат ее отца, Фальк Майоркович, в крещении Валентин Кшижановский, переехал со всей семьей в Варшаву. Один из его сыновей, Виктор Кшижановский, вступил в орден базилиан. Его второй сын, офицер, защищал во время Ноябрьского восстания[251] еврейские лавки, которые кинулась грабить толпа. Вместе с другими офицерами пытался разогнать погромщиков, что великолепно описал Мауриций Мохнацкий[252].

Грицко, Хаим Рогатинский, остался во Львове, под влиянием семьи жены отказался от еретических воззрений и превратился в обычного еврея, торговца водкой. Одна из его внучек стала уважаемой переводчицей литературы на идиш. А беглец, снова крестившись, взял имя Яна Окно и стал львовским угольщиком. Через год женился на вдове, у них родился ребенок.