Книги Якова

Больше всего можно рассказать о семье Воловских, так как она очень сильно разрослась. Представители почти всех ветвей этого рода получили шляхетство, одни принадлежали к гербу Вол, другие – к гербу На Касках. Отличную карьеру, вне всяких сомнений, сделал Франтишек, сын Исаака Воловского, того самого, которого ксендз Хмелёвский мысленно окрестил Иеремией. Родившийся в 1786 году в Брюнне и воспитанный в Оффенбахе, он стал одним из лучших юристов и экспертов в области права своей эпохи. Интересно, что, когда в сейме выдвинули ходатайство о предоставлении евреям польского гражданства, Франтишек, депутат, в своей блестящей речи доказывал, что время для подобного шага еще не пришло. Сначала польский народ должен отвоевать свою независимость, а затем наступит время социальных реформ.

Внук другого сына Воловских, Людвик, после подавления Ноябрьского восстания уехал во Францию и прославился там как феноменальный знаток юриспруденции, за что получил орден Почетного легиона.

Прелестная маленькая девочка играет на спинете [253]

В Варшаве в недавно построенном на углу улиц Гжибовской и Валицув большом кирпичном доме Франтишека и Барбары Воловских проходят концерты. В гостевых комнатах часто останавливаются друзья семьи. Франтишек, спокойный и сдержанный, рассаживает гостей в гостиной. Здесь обычно играют, но сегодня спинет поставили в другую комнату, потому что маленькая артистка очень волнуется и боится выступать перед такой большой аудиторией. Музыка, которая струится из-под ее пальцев, доносится в гостиную через открытую дверь. Слушатели сидят очень тихо, даже вздохнуть поглубже боятся – настолько прекрасна музыка. Это Гайдн. Ноты привезли из Оффенбаха, из магазина господина Андре. Маленькая Марыня репетировала целый месяц. Ее учитель, мужчина средних лет с несколько излишне сумасбродным нравом, волнуется не меньше, чем юная музыкантша. Перед концертом он говорил, что больше уже ничему ее научить не может. Здесь Шимановские, Маевские, Дембовские и Лабенцкие. Присутствует и пан Эльснер, который также давал ей уроки, и еще гость из Франции, Фердинандо Паэр[254], который уговаривает родителей заняться тщательной шлифовкой этого необыкновенного таланта. В углу сидит пожилая дама в черном, ее опекают внучки. Это Марианна Лянцкоронская, а может, Рудницкая, тетя Хая, как ее называют дома. Имя Марианна почему-то не прижилось. Она очень стара и, что скрывать, глуховата, поэтому звуков, извлекаемых пальцами Марыси Воловской, просто не слышит; через некоторое время ее голова падает на грудь и Хая засыпает.

Об одном манускрипте

Первая книга о путешествии во времени, по местам, языкам и через границы была завершена в 1825 году. Ее написал некий Александр Брониковский, он же Юлиан Бринкен, в качестве гонорара адвокату Яну Канту Воловскому, который вел – и выиграл – судебный процесс по поводу имущества пани Брониковской (так сказано в предисловии).

Ян Кант был потомком Иегуды Шора, он же Ян Воловский «Казак», и пользовался широкой известностью как блестящий юрист, человек ученый и безупречно честный. В течение многих лет он выполнял функции декана университета и главы прокуратуры. Потомки сохранили память о том, как, будучи деканом факультета права и администрации, он всю свою зарплату отдал на стипендии для шести неимущих студентов. Российское правительство предложило ему портфель министра, но Ян Кант отказался. Он всегда подчеркивал свое еврейское и саббатианское происхождение, поэтому, когда выяснилось, что у его подзащитного нет денег на оплату судебного процесса, попросил выплатить гонорар в виде романа.

– Такого романа, который каждый сможет прочитать и в котором все будет описано так, как происходило на самом деле, – сказал он.

Бринкен ответил:

– А как оно происходило? Кто-нибудь сумеет это узнать теперь, по прошествии лет?

Ян Кант пригласил его в свою библиотеку и там, за рюмкой ликера, рассказал историю своей семьи – путано и обрывочно, поскольку сам мало что знал.

– Вы – писатель и сами додумаете все, чего здесь не хватает, – сказал он Бринкену на прощание.

Когда писатель шел в тот вечер по варшавским улицам домой, в голове его, кружившейся от приторного ликера, уже витал роман.

– Это все правда? – спросила его несколько лет спустя красивая и талантливая пианистка Мария Шимановская, в девичестве Воловская, когда они встретились в Германии.

Юлиан Бринкен, уже старик, писатель и офицер армии прусской, наполеоновской и, наконец, Царства Польского, пожал плечами:

– Это роман, моя дорогая. Литература.

– Но что это значит? – не отступала пианистка. – Правда или неправда?

– Вы артистка, и я бы попросил вас не мыслить так, как мыслят простые люди. Литература – особый вид знаний, это… – Бринкен подыскивал нужные слова, и вдруг фраза сложилась сама собой: —…совершенство неточных форм.

Смущенная Шимановская умолкла.