Книги о семье

Не меньшее благоразумие проявил ваш дед, Баттиста, мессер Бенедетто Альберти, человек высокого ума, который должен был послать в наши компании дель Поненте, имевшие огромный оборот, одного молодого человека, внешне очень скромного, старательного в делах, умеренного и благонравного, в общем, как будто не имевшего никаких недостатков. Это заставило мессера Бенедетто заподозрить в нем некий порок, и притом столь великий и опасный, что тот изо всех сил старался его скрыть. Ведь ваш дед знал, что сколь бы прекрасным или благочестивым ни был человек, в силу нашей земной природы и заложенной в нас привычки скорее потакать своим желаниям и порывам, нежели благоразумно и целомудренно повиноваться доводам рассудка, этот человек не застрахован от ошибок и не лишен изъянов. Итак, внимательно присматриваясь и следя за юношей, мессер Бенедетто во время первой же трапезы заметил, что за ужином тот играет с хлебными крошками, бросая их на стол, как кости. Тогда ваш дед немедленно обратился к своему старшему сыну, мессеру Андреа, молодому рыцарю, который, если бы дожил до наших дней, не уступал бы своим авторитетом и известностью отцу, ибо и тогда напоминал его своим нравом и прилежанием. Он поручил ему сыграть с тем молодым человеком в шахматы, в нарды и другие пристойные игры. При этом постепенно выяснилось, что тот имеет пристрастие и к другим, менее похвальным и более рискованным играм. Так ваш дед понял, что этому юноше не стоит доверять свои дела и деньги. Такого рода хитрости немало способствуют распознанию чужого нрава и образа жизни, даже если их тщательно скрывают.

Итак, после того как ты познакомился с характером и обычаями тех, с кем желаешь завязать дружбу, имеет смысл прибегнуть к изобретательности Катилины, человека в этом деле, несомненно, весьма разумного и искушенного. Одному приятелю он дарил ястреба, другому оружие, третьему мальчика, и каждому – то, что тому больше всего нравилось. Я убедился, что расположение к тебе зарождается и возрастает еще сильнее, причем в людях, которые сроду тебя не видели, если мы ценим и расхваливаем их достоинства; защищаем их честь, авторитет и доброе имя от хулы и очернения; если мы помогаем делом, советом и одобрением их друзьям и доверенным лицам, и содействуем их выгоде и влиянию; если мы способствуем осуществлению их чаяний и надежд. Впрочем, с моей стороны будет нелепо продолжать свои наставления в дружбе, как будто бы ты, Лионардо, не был человеком, всеми, как мне хорошо известно, любимым. Уж не знаю, как я пустился и безрассудно погряз в этих рассуждениях, достойных, как я теперь вижу, более продуманных и основанных на более глубоком знании доводов, коими я не обладаю. Что скажешь, Лионардо? Этот предмет обширен, и чтобы угодить всякому, нужно гораздо больше правил, чем ты привел, ссылаясь на общие принципы. Ведь ты говорил, что всякая любовь рождается и возникает из пользы, достоинства и удовольствия, с чем и я не спорю; и что кто искусен в приобретении людского расположения, тот достаточно научен и возобновлять дружбу, и снова разжигать потухшие привязанности, и придавать ей больший пыл.

ЛИОНАРДО. Этими отговорками, Адовардо, тебе не удастся внушить нам, что ты не дал прекрасного и подробного урока Баттисте и Карло, которые не меньше тебя хотят быть любимыми и понимают, что твоя речь нисколько не была нелепой, но отличалась прежде всего прекрасным слогом и изобилием доводов. Ты заставил меня прийти к выводу, что умению дружить гораздо правильнее учиться, общаясь и разговаривая со многими людьми, чем по нашим школьным книгам и учебникам, которым я чрезмерно доверял. И если ты, человек, всегда старавшийся снискать расположение и благоволение окружающих, вопреки своим наставлениям проявишь жестокосердие и нежелание идти навстречу нашим просьбам и настояниям, не захочешь нам помочь – во что я не верю, – то все сказанное тобой окажется неправдой. Разве только ты полагаешь, что твои мысли по поводу дружбы для нас неинтересны и бесполезны, или предпочитаешь ради твоей выгоды, чтобы тебя больше любили посторонние люди, а не близкие; нас очень огорчит, если ты не проявишь свой мягкий нрав и снисходительную, человечную натуру в такой же степени к нам, как и ко всем прочим.

АДОВАРДО. Я дорожу расположением посторонних, но мне всегда было важно заручиться любовью своих близких, в противном случае я покрыл бы себя позором. Сожалею, однако, что не продумал свою речь заранее, потому что хотелось сделать ее более стройной и последовательной.