Книги стихов

где светит ясным вечером вода,

а вещи мягче в зыбких отраженьях;

подвешен мир в светящихся сближеньях

и не уподобляется вещам.

Куда девался город? Видишь сам,

как по закону странному зеркал

отражена в причудах монотонных

жизнь проявлений редкостно-исконных

с висячими садами в бликах сонных,

чтоб ночью в стеклах вспыхнувших оконных

в кафе вращался танец и мелькал.

А выше что? Никто там не бывает.

Лишь тишина, не знающая слов,

там ягоду за ягодой срывает,

качая в небе гроздь колоколов.

Бегинки

Монастырь Святой Елизаветы, Брюгге

1

Высокие не заперты ворота,

сюда ведет, как и отсюда, мост,

но на земле надежней нет оплота,

и двор притих под вязами, где прост

порядок жизни: полосою ровной

из келий к службе лишь ходить церковной,

чтобы постигнуть, как любовь щедра,

и на коленях под льняным покровом

там, с тысячеголосым схожий зовом

хорал поют все, как одна сестра,

среди столпов сияющих зеркальных

от песнопений и от нот хоральных,

когда возносятся на небеса

молитвенные эти голоса,

и нет из кущей ангельских возврата.

Но и внизу притихнувших утрата

возносит, и они водой святою

кропят одна другую с простотою

душевною, когда душа чиста,

чело прохладно и бледны уста.

С паломничеством возвращенье схоже;

все та же полоса домой ведет

тех, кто постарше, тех, кто помоложе:

всех пропускает старица вперед,

и в каждой келье сердце бьется тайно,

сквозь листья вязов разве что чуть-чуть

чистейшее в окне каком-нибудь

проглянет одиночество случайно.

2

Церковное при этом не скупится

на свет и на сиянье допоздна

окно, пока возможность в нем видна

старательно грех искупить, упиться

игрою райской старого вина.

А между тем давно уже готовы

для вечности проснуться и заснуть,

нетронутые, сумрачно свинцовы

там дали, призывающие в путь.

Не путы, нет, напомнить об ином

в убранстве зыбком солнечного лета

могла бы седина, зимы примета:

там ждущий за окном в потоках света

и ждущая в слезах перед окном.

Процессия с Девой Марией

Металл стекает с башен громче рек;

потоки эти неумолчно гулки;

из бронзы улицы и переулки

и день, и город весь отлит навек,

и четкою подвигнуты границей,

свой открывая заново статут,

как следует по вере, вереницей

и девочки, и мальчики идут,

и тяжестью знамен они ведомы,

пусть им не все препятствия знакомы,

Бог движет ими, скрыт от грешных глаз,

и вдруг их тянет ввысь, где дремлют громы,

где вместе с ними движутся светила,

как на цепях серебряных кадила,

которых семь на этот раз,

а зрители при этом или гости

уверились все вместе, как один,

что золото идет слоновой кости:

на движущемся высится помосте,

колышется блестящий балдахин.

И мантию испанскую колышет;

перемещается, как в облаках,

старинный образ; маленькое пышет

огнем лицо; младенец на руках;

все на коленях, и для всех лучи

лица, что, приближаясь, пламенеет;

благословенье не деревенеет,

овеянное складками парчи.

Над множеством коленопреклоненных

торжественно парит бровей разлет;

труждающихся и обремененных

влечет и лечит благодатный гнет,

и властный, и неудержимый знак.

Кто скажет, что такое бремя бренно?

Идет. Она, в себя вбирая шаг,

ей вверенный народом богомольным,

одна и все же с ним одновременно

идет громам навстречу колокольным

по-женски величаво и смиренно.

Остров

Северное море

I

Прилив смывает с побережья путь;

не знает местность ровная высот,

и островку пришлось глаза сомкнуть,

поскольку виден разве что оплот,

лишь дамба здесь, куда ни бросишь взгляд,

для волн преграда, не для сновидений,

здесь, кроме них, не может быть владений,

здесь эпитафиями говорят,

увековечивая безответность

утопленников многих, и напор

седого моря, и привычный взор

свой с детства, и ниспосланную тщетность;

преувеличивая беспросветность

своей заброшенности до сих пор.

II

Как на луне, дворы в таком пейзаже,

как в кратерах: двора без дамбы нет;

прическа у садов одна и та же,

как у сирот в приюте с малых лет,

где всех и вся воспитывает шторм

смертями день за днем при непогоде

и появленье неких странных форм

там в зеркале, стоящем на комоде,

пыль на котором сыновьям знакома;

гармонику в дверях родного дома

один растягивает без конца,

и в звуках пристань плачется чужая,

когда, как призрак, с дамбы угрожая,

вдали большая видится овца.

III

Внутри все то, что близко. Дальность вне.

Все внутреннее сжато, но пространно,

и переполнено, и несказанно,

а остров – лишь звезда наедине

с пространством, угрожающим ему,

хотя не знает этого мирка

оно, бесследно двигаясь во тьму,

пока,

в небытии найдя себе препону,

все это не исчезнет насовсем

в отличьи от космических систем,

и солнц, и звезд, блуждавших по закону.

Могилы гетер

Как прежде, длинны волосы у них,

их лица смуглые запали глубже,

глаза сомкнулись в изобильи далей;

цветы, скелеты, рты, где зубы гладки,

как шахматы дорожные из кости

слоновой, в два расставлены ряда.

Ключицы в желтых жемчугах изящны,

где рукава, где блекнущие ткани

над сердцем провалившимся; однако

под бременем колец и талисманов

с камнями цвета синих глаз (на память

от любящих) все так же крипта пола

тиха, цела; в цветах она до свода.

И снова в желтой россыпи жемчужин

кувшин из терракоты, на котором

черты покойной; в черепках зеленых,