Книготорговец из Флоренции

Немало писцов, которых в разное время нанимал Веспасиано, и впрямь были нотариусами, как, например, сер Антонио ди Марио (все они добавляли к имени почетное именование «сер», как в Америке после фамилии юриста пишется «эсквайр»). Многие нотариусы подрабатывали, копируя манускрипты в конторах или на дому помимо основной деятельности, но другие, такие как сер Антонио, совсем бросали нотариальную профессию и занимались только перепиской, что часто давало очень приличный заработок. И впрямь, жалованье писца было главной статьей расходов при изготовлении книги и составляло примерно две трети от стоимости ее производства, по меньшей мере вдвое больше, чем траты на пергамент[242]. Платили им обычно за десть – фиксированную сумму за каждые десять листов, исписанных с двух сторон, то есть за двадцать страниц. Средняя плата составляла тридцать–сорок сольдо за десть[243], таким образом, за Цицерона для Уильяма Грея сер Антонио должен был получить больше пяти флоринов. Копируя десять-двенадцать таких манускриптов в год, писец мог жить припеваючи.

Писцам часто приходилось работать быстро – по требованию заказчика, или потому, что оригинал предоставили на короткое время, или из-за собственных финансовых обстоятельств. Едва ли не самый впечатляющий подвиг писарского усердия во Флоренции совершил в середине 1300-х копиист, создавший за двадцать лет gruppo del Cento, то есть «партию из ста»: сто манускриптов «Божественной комедии» Данте. Из заработанного он обеспечил приданым своих многочисленных дочерей. Потомки от браков этих дочерей звались dei Centi, «от сотни», гордо взяв себе фамилию в честь деда – труженика пера[244].

История сохранила память и о других рекордах. Один копиист во Флоренции исписывал тетрадку (то есть двадцать страниц) каждые два дня[245]. Поджо работал в два раза быстрее, когда переписал всего Квинтилиана за тридцать два дня, по тетрадке в день. Как-то он скопировал стапятидесятидвухстраничный труд за двенадцать дней, а в 1425-м пообещал Никколо Никколи новый манускрипт «О природе вещей» Лукреция за две недели (правда, в итоге работа заняла у него месяц). Чрезвычайно быстрое перо было у писца Джованмарко Чинико, который как-то скопировал 1270 страниц «Естественной истории» Плиния за 120 дней красивым и разборчивым почерком. Подписывался он, с полным правом, как Velox – «Быстрый»[246].

Не сохранилось записей о том, сколько времени ушло у сера Антонио на двести пятьдесят страниц манускрипта для Уильяма Грея. Впрочем, обычно работал он быстро и много. В апреле 1445-го, за семь месяцев до того, как взяться за Цицерона для Веспасиано, он закончил манускрипт Вергилия. За предшествующий год он дважды переписал «Историю Флоренции» Бруни, огромный том, занимавший 300 листов пергамента, то есть 600 страниц. Как-то[247] он скопировал за двенадцать месяцев по меньшей мере семь манускриптов, в том числе один из диалогов Платона в переводе Бруни[248].

Обратившись к серу Антонио, Веспасиано мудро выбрал для важной работы ветерана с почти тридцатилетним опытом. Прекрасный почерк сера Антонио украсил много значимых и любимых книг; в их числе «Аттические ночи» Авла Геллия, «Жизнеописания» Плутарха, «О латинском языке» Варрона, переводы Бруни из Платона и Аристотеля. Он копировал манускрипты для самых взыскательных флорентийских библиофилов. Именно он был любимым переписчиком Козимо Медичи, добавлявшим в конце книги добрые пожелания вроде: «Приятного чтения, любезнейший Козимо».

Такие замечания сер Антонио всегда помещал в конце, и впоследствии подобные тексты получили название колофон. Слово «колофон» происходит от греческого κορυφή, то есть «вершина», «верх», но в какой-то момент оно обрело переносный смысл завершающего штриха: греческие философы говорили о том, чтобы «поставить колофон» в споре. Можно представить, что переписчик, скопировав сотни страниц манускрипта, с полным правом чувствовал, что взобрался на вершину. Таким образом, слово стало применяться для рисунков, росчерков и девизов, которые копиисты добавляли в конце рукописей[249]. Монах, переписавший часть огромной «Суммы теологии» Аквината, завершил ее возгласом усталого торжества: «Здесь заканчивается вторая часть труда брата Фомы Аквинского из ордена доминиканцев, невероятно длинная, многоречивая и для писца скучная. Слава Богу, слава Богу и паки слава Богу»[250]. Иногда писцы обращались к будущим читателям, призывая их бережно относиться к манускрипту: «Заклинаю тебя, друг мой, когда читаешь мою книгу, держи руки за спиной, дабы резким движением не повредить страниц»[251]. Писцы часто просили читателей молиться за их душу. Шутливый вариант этой надписи содержится в манускрипте, скопированном флорентийской монахиней по имени Сара. «Пусть всякий, кто читает сие благочестивое житие, молит Бога о мне, бедной сестре Саре, – написала она, после чего добавила: – А если не будешь за меня молиться, я задушу тебя, когда умру»[252].