Книготорговец из Флоренции

К 1300-м итальянские писцы ради расширения книжного рынка начали экспериментировать с более читаемыми шрифтами. Они ориентировались на читателя светских текстов, таких как «Божественная комедия» Данте, самый копируемый манускрипт четырнадцатого века. К тому же появление бумаги (первая бумажная мануфактура открылась в Италии в 1260-х) привело к появлению более простых, менее официальных стилей письма, поскольку по гладкой поверхности перо скользит лучше и можно не отрывать его от бумаги.

Петрарка горячо ратовал за более разборчивые манускрипты: хороший почерк, утверждал он, должен быть простым и четким. И он знал именно такое письмо. В послании к своему другу Боккаччо он восхищался манускриптом святого Августина, в котором начертание букв «величаво, гармонично и сдержанно»[259]. Манускрипт этот был скопирован за три века до Петрарки письмом, которое мы сегодня называем каролингским, поскольку оно берет начало в скрипториях Карла Великого. Карл нуждался в единообразном алфавите, понятном во всех концах его обширной империи. Каролингское письмо с его округлыми, отдельно стоящими буквами процветало по всей Европе с 800-х (когда впервые появилось в аббатстве Корби на севере Франции) до 1100-х (когда его сменило готическое, более «современное»). Четырех-пятивековой давности манускрипты, скопированные в монастырях Святого Галла и Фульды, были не только более древними по сравнению с готическиими, но, по мнению Петрарки и его сподвижников, и куда более красивыми, разборчивыми и близкими к тому, что считалось древнеримским письмом.

Дальним предком этого изящного и ясного стиля и впрямь было, по-видимому, курсивное письмо древних римлян, поскольку каролингские писцы копировали тексты возрастом в несколько веков. Петрарка и более поздние гуманисты не знали, как именно писались древнеримские книги, поскольку ни восковых табличек, ни папируса до них не дошло. Однако изящество и ясность каролингского минускула отвечали их представлениям о «замечательно четком и внятном» почерке Аттика, который так хвалил Цицерон[260]. И Поджо, и Колюччо Салютати называли каролингское письмо litterae antiquae, «античные (древние) буквы», в противоположность «современному», которое мы знаем как готическое.

«Античные буквы» каролингского минускула

Петрарка и Салютати выработали собственный стиль письма с округлыми, раздельно стоящими буквами. Ни тот ни другой не воспроизводили сам каролингский минускул, но в 1390-х, когда его зрение начало слабеть, Салютати стал заказывать манускрипты, написанные в подражание каролингскому письму. Ученые установили его связь по меньшей мере с сорока флорентийскими переписчиками[261]. Особенно важным был, вероятно, 1397 год, когда в город прибыл Мануил Хрисолор. В этот год Никколи, переписывая «Божественные установления» Лактанция, впервые применил litterae antiquae. Тогда же писец, чье имя ученым неизвестно – его называют просто «копиист 1397 года», – переписал несколько манускриптов, в том числе Цицерона и Лукана, простым экспериментальным стилем.

«Античный» стиль письма Поджо Браччолини

Новый подход отличался от прежнего, готического тем, что перо острили тоньше, чем для готического письма, и рука писца двигалась быстрее, по возможности не отрывая перо от пергамента и не делая различия между толстыми и волосяными штрихами. Буквы были не угловатые, а округлые, а написанный текст выглядел уже не сплошным темным прямоугольником, а строчками, идущими от одного поля до другого.

Новое письмо стало еще более изящным и «античным» под пером Поджо, особенно в серии манускриптов – комедий Плавта, «Об ораторе» Цицерона и трудов Проперция и святого Августина, – которые он скопировал для Никколи в 1400–1403 годах[262]. Как простым полукруглым аркам Брунеллески предстояло сменить готические стрельчатые, так каллиграфия Поджо и других переписчиков мало-помалу вытесняла зубчатость готического письма.

Переход занял несколько десятилетий и произошел сперва во Флоренции, а затем и по всей Италии. Поначалу писцов требовалось научить, как писать «античные буквы». Судя по всему, главным наставником стал Поджо. В 1420-х он в письмах из Рима жаловался Никколи, как трудно внедрить новый алфавит, или то, что он называл «древним стилем». В 1425-м он нанял секретаря-неаполитанца, «которого я с величайшим трудом обучил древнему стилю». Это оказался «самого скверного сорта человечишка с самыми мерзкими привычками… последнее отребье… Он легкомысленный, небрежный и склочный». Не лучше был и писец, которого он начал обучать два года спустя, «копиист-невежда с манерами мужлана». Четыре месяца Поджо его учил, но он «день ото дня становился все тупее. Я кричал, ругался, бранился, распекал его, но он ничего не слышит. Он идол, чурбан, осел, дубовая башка и что еще бывает тупое и непрошибаемое. Будь он проклят». Немудрено, что, как признался Поджо год спустя, его манускрипты создавались «в атмосфере враждебности»[263].