Наступившая Вербная суббота, иначе Лазарева Суббота, Лазарь из Вифании, Четверодневный, брат Марфы и Марии, которого Христос воскресил через четыре дня после смерти – «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет». В русской культуре Лазарь, мне кажется, глубже и драматичнее всего получился у Кузмина в поэме «Лазарь», где новая чудесная жизнь неотделима от навсегда утраченной:
Только еще у Ван Гога в его «Воскрешении Лазаря» небосклон преображенно золотится и безысходно желтеет разом.
36 Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там. 37 И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. 38 Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. 39 И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. 40 И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? 41 бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. 42 Еще, отойдя в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя. 43 И, придя, находит их опять спящими, ибо у них глаза отяжелели.
«Тайная вечеря» Луки Джордано – одна из самых глубоких и на удивление мало известная. Хотя про немощную плоть и отяжелевшие глаза, про то, как трудно бодрствовать с Ним, никто лучше Джордано, по-моему, не сказал.
Анна Пармас опять сняла замечательный клип и опять на песню группы Ленинград.
До этого были «Экспонат», «Вип», «ЗОЖ», все три – шедевры. Новый клип и новая песня вообще про главное: в Питере – пить. Великая фонема, десятилетиями, веками освященное действие, питерские шлепальщики, которые, дыша духами и туманами, путешествуют по рюмочным, здесь дают водку, а к ней бутерброд с килькой, тут – портвейн-жопомой и конфету-каракум. А за ними уже брезжит сияние, за ними прямой путь к истине, а значит, только из горла. И безнадежным промозглым утром все начинается по новой.
Так мы жили тридцать, сорок лет назад при советской власти, а потом в проклятые девяностые, в краткий миг демократии, так живут и теперь, при новейшем авторитаризме, в Питере – пить это вечная ценность, не колеблемая временем. Клерк, обматеривший офис, продавщица, сбежавшая из магазина, экскурсоводша, бросившая свою экскурсию, гаишник, выкинутый, как Распутин, в речку, но выплывший оттуда, таксист-кавказец, не очень знающий по-русски и конфликтующий из-за этого с навигатором, все они – маргиналы, все парии, все отверженные. Не ведающие никакой культуры и высокодуховные, трепетные, в немыслимом розовом берете. Разные, но дружно пославшие жизнь нах.
Это и есть прекрасный русский мир, навсегда задумчивый, навсегда одинокий. Он не сверкает кремлевскими звездами, не плюется фашистами в телевизоре, не стреляет в далекой Новосирии. Он вообще не стреляет. Он качается, кончается, исчезает в промозглом утреннем тумане. И так сохраняется навеки. Как завещал нам Тот, Кого мы вспоминаем сегодня – смертию смерть поправ.
Зам. министра культуры, обвиняемый в захватывающем воровстве на беззащитных памятниках, сказал о себе в суде: «Я человек положительный». Прямо жених из чеховской «Свадьбы», напыщенный жулик: «Я человек благородный, и у меня в душе свой жанр есть». Тоже русский мир, и тоже неизменный.