Французский запрет буркини на пляжах это немножко очень глупо и никак не сообразуется ни с какой свободой. Глупость заразительна, она не знает границ. Французский закон уже принялись развивать российские блогеры. Прочел тут, что батюшка, выходящий из церкви, попадает на улицу, которая, в сущности, тот же пляж – общее светское пространство, – а значит, должен оставить рясу в храме и переодеться в джинсы. Милые мои! Если мы либералы, то батюшка нам ничего не должен, пусть идет куда хочет, как хочет, с кем хочет, во что хочет одетый. Нам нет до этого никакого дела. Из того, что они запрещают шорты и мини-юбки, не следует, что мы должны запрещать буркини и рясы. Светские запреты – не альтернатива фундаменталистским, а их продолжение. Не путайте роли, не отбирайте их хлеба, мы за то, чтобы все разрешать, запрещают пусть они. А иначе выходит, что мы оскорбились в своих светских чувствах, как они оскорбляются в религиозных. Иначе выходит светский фундаментализм, что-то совсем жуткое, по-моему.
Вчера выпивали и говорили про пьянство. Отец вспомнил своего друга, который утром, в сильном похмелье, брился, глядя в унитаз.
– Помилуй, зачем? Ведь вот же зеркало, над умывальником, – сказали ему.
– Не достоин, – ответил он.
Чистый Федор Михайлович. Русский мир, угрюмый и беззащитный.
Марина Цветаева, 75 лет со дня гибели которой отмечается сегодня, сказала, расставшись с Софьей Парнок: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное, – какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное, – какая скука!»
Я гляжу на эту фразу и понимаю, что она против любой морали – консервативной или прогрессистской, досоветской, советской, постсоветской, традиционно религиозной или секулярно либеральной. Нет такой общности, которая бы эту максиму разделила, для одних неприемлема первая часть, для других – вторая, для третьих – обе.
Какие тут выводы? Про одиночество Цветаевой, вообще поэта, выпадающего из всех раскладов? Да, конечно. Но еще и про ценность любого выпадения, индивидуального опыта, личного свидетельства, для которого и живем.
Как хорошо, что я не писал постов про 57-ю школу, ни за, ни против, ни во что с горечью не плюнул, никого с визгом не защитил. Есть на Страшном суде перед Господом уже одно оправдание.
Получил записку:
«Александр, здравствуйте! Я главный редактор онлайн-проекта „Коммерсант Lifestyle“. Хотел вам предложить попробовать себя в роли колумниста на нашем сайте. Могло бы это быть вам интересно? Если да, готов все детально рассказать».
Знатное предложение я получил от Коммерсанта – «попробовать себя в роли колумниста» – двадцать лет спустя после того, как писал для этой газеты по две колонки в неделю.
Цветы ночные утром спят, не прошибает их поливка, хоть выкати на них ушат. В ушах у них два-три обрывка… Прошло ночное торжество. Забыты шутки и проделки. На кухне вымыты тарелки. Никто не помнит ничего.
Можно начинать вакханалию заново. Волшебно, по-моему.
Сегодня Натальин день – 8 сентября (26 августа), и православные вспоминают Наталию Никомидийскую. Она жила в самом начале IV века и была женой Адриана, начальника судебной палаты, который, мучая христиан и видя, как безропотно они переносят мучения, сам перешел в христианство. Когда об этом доложили императору Максимиану, он спросил: «Неужели и ты обезумел и хочешь погибнуть? Пойди, принеси жертву богам, прося у них прощения». Адриан отвечал: «Я не обезумел, а обратился к здравому разуму».
Великий ответ, не правда ли?
Но императору он великим не показался – Адриана заперли. Узнав об этом, Наталия возликовала, потому что сама была тайной христианкой. Она пришла в темницу к мужу с такими словами: «Блажен ты, господин мой, что уверовал во Христа, ты приобрел великое сокровище. Не жалей ничего земного, ни красоты, ни молодости [Адриану было 28 лет], ни богатства. Все земное – прах и тлен. Богу же угодны только вера и добрые дела».
Скоро Адриана выпустили – сообщить жене о дне своей казни, но она не сразу открыла ему дверь, боясь, что муж отрекся от Христа и поэтому на свободе. Продолжая бояться отречения Адриана, того, что он не выдержит вида страданий других, Наталия попросила начать казнь с него и сама клала руки и ноги мужа на наковальню. Руку Адриана она потом отнесла домой.
Бескровной мученицей называют Наталью.
Когда-то у меня была такая подруга, 12 лет мы были вместе, тоже, конечно, Наталья – страстно, истово, требовательно верующая. Но требовательной она была только к себе. На роль Адриана я никак не годился, да и на другие роли тоже, но ее это не останавливало, ничуть, вообще, потом враз остановило, она развернулась и ушла; без скандалов и объяснений, без единого слова, молча; перестала звонить и подходить к телефону, встречаться с общими друзьями; всегда была рядом и вдруг исчезла, пропала, как не было; я никогда не пойму, почему мы расстались, да и зачем понимать? – я и сейчас ее люблю, как прежде.