Татьяна Доронина, которой сегодня 80, артистка органически фальшивая. Она фальшивит, как дышит, – без всякого усилия, совершенно естественно: уникальный феномен. Искренность, которую так культивировали в шестидесятые годы, и школа, тогда еще великая, почти живая, вот так соединились, скрестились – не на жизнь, а на смерть.
Но сегодня, когда никакой школы нет и в помине, да и с искренностью проблемы, Доронина стала воплощением всего сразу – и чувства, и традиции; она – природа и искусство одновременно. И уже совершенно не важно, что здесь не так. Одна душа поет, другая откликается. Рояль был весь раскрыт и полностью расстроен, как и сердца у нас за песнею твоей.
Во исполнение закона «О противодействии экстремистской деятельности» прокуратура требует запретить в Москве продажу книги Муссолини.
Вот, правда, нет сегодня худшей беды, чем Муссолини. У них экстремисты повсюду, в низах и в верхах, в подворотне и в Думе, площади кипят кровавой ненавистью, и никто не таится, все на ладони, а они разыскали в библиотечной пыли тараканище. Изымают литературу, постижение которой требует усилий, никак не совместимых с «уж я ножичком полосну, полосну». Тут одно из двух: либо идем бить черножопых, мерседесы, пидаров, жидов, хачей, москалей (нужное подчеркнуть), либо сидим, пыхтим, страдаем, пытаясь постичь посредственного интеллектуала столетней давности. Прокуратура, видимо, считает, что пыхтеть преступнее. Чайник давно яростно булькает, вода выплескивается, сейчас все вокруг сварит, а они запрещают свисток, в который уходит пар.
Сначала Роспатент, потом Апелляционный суд, а теперь и суд по интеллектуальным правам запретили название «Шире хари» для «общественного питания» – кабака, то бишь. Высокие инстанции сочли слово «хари» аморальным. И чем им всем не угодили хари? А морды не так аморальны? Рыла? Или можно только личики?
При этом «Япону маму» разрешили, хотя она, прямо скажем, куда гривуазнее. А значит, и аморальнее, по их понятиям. Неужто все дело только в том, что «Япона мама» лучше умеет заносить уважаемым судьям, а у «Шире хари» кошелек узкий? Как хочется сказать: не верю! Со всей пылкостью романтической души своей чаю туманных, зыбких лингвистических оснований.
Митя Ольшанский тут пишет: «Сначала ты думаешь, что Русь – это когда всюду объявления: „кредит“, „кредит“, „кредит“, „деньги“, „деньги без документов“, „много денег прямо сейчас“ и т. п.
Но это еще не настоящая Русь.
Настоящая Русь – это когда самым популярным становится объявление: „Покупаем волосы. Дорого“».
Смысл рассуждения, если я правильно понял, в том, что кредиты это только цветочки, только ягодки кровавого капитализма. А фрукты, как говорил Достоевский, это продажа человека по частям, которая в объявлении «Покупаем волосы. Дорого» простодушно отражена. Мол, доведенная до отчаяния, загнанная в голод, холод и нищету звериным гайдаро-чубайсом, по-прежнему властвующим на Руси, Варвара краса Накладная коса несет свои волосы на алтарь монетаризма, как на эшафот.
Моральную коллизию обсуждать не буду; на мой взгляд, она отсутствует; но исторической правды ради хочу заметить: эпоха кредитов тут ни при чем. «Покупаем волосы. Дорого» было и при большевиках. Свидетельствую: сам продавал. В юности у меня были очень густые волосы, которые к тому же быстро росли и которые я время от времени отращивал до плеч и ниже. Когда, устав от братских плевков трудящихся, летевших в лицо и в спину, я дошел до парикмахерской, стригшая меня тетя вдруг задумалась и предложила: «А давайте мы у вас их купим – вполне сгодятся на шиньон». И, завершив свою работу, собрала волосы в кучку, взвесила ее, сверилась с прейскурантом и выдала мне 10 рублей – гигантские по тем временам деньги. В переводе на сегодняшние что-то вроде 5 тысяч, я думаю. И вопрос, на мой взгляд, только в том, когда волосы шли дороже – при тов. Долгих в ЦК КПСС или в нынешнем Совете Федерации?