Книжка-подушка

На обратном пути из Сицилии заехал в Рим, на виллу Боргезе, где снесли дуб – четырехсотлетний, огромный, очень многообразно и причудливо ветвистый, единственный русский дуб, который там был. Остальные дубы на Боргезе в великом множестве – каменные, нами как дубы не опознаются, так, темно-зеленые деревья, к тому же они на век-другой-третий моложе. Русский дуб рос неподалеку от могилы Антиноя, покрывая собой поляну, на которой стояли скамейки, они есть, а дуба нет, поляна лысая; я бегал по ней, не понимая, что случилось, где мой родной, за что его спилили, и кричал, и звал, и плакал. Вернулся в Москву и впервые за неделю зашел в фейсбук, здесь пишут про фильм «Сталинград», какой он ничтожный, какой великий, и все взахлеб – «Осанна! Новый бог дан людям!»

23 октября

В самолете из Рима был только кашель – изматывающий, неодолимый; судороги, падучая кашля, я грешил на курение, ну, на обострение бронхита, хотя с чего бы? В аэропорту меня встретил Андрюша, сразу усадил в машину, простудиться физически не было никакой возможности, однако к вечеру нос был полностью забит, потом воспалилось горло, возникла температура, теперь в добавление ко всему невыносимо болят уши: это какая-то новая опция, до сих пор неведомая. Сна не было и, очевидно, не будет, родина вошла в меня, не смыкая век, с широко открытыми глазами. Родина как болезнь, и, поди теперь, отличи одно от другого.

11 ноября

Мизулина, продолжая играть комическую старуху, решила тут запретить суррогатное материнство, оно-де, «как ядерное оружие, грозит вымиранием не только России, но и человечеству в целом». Зачем, за что, с какой стати лишать людей, по тем или иным причинам не могущих родить, возможности иметь детей, и как это приведет к вымиранию России и человечества в целом (казалось бы, прямо наоборот), – я обсуждать не буду; по существу Мизулину обсуждать невозможно. Но преувеличенность ее выражений достойна внимания.

Тут Мизулина работает грамотно. Русская комическая старуха вот уже двести лет смотрит важно, говорит отважно; речь ее пряма, речь ее резка, речь ее грозна и красочна. И старуха Хлестова, и Марья Дмитриевна Ахросимова, и бабушка из «Игрока», и бабушка из «Обрыва», и генеральша Епанчина, и княгиня Мягкая воинственны, словоохотливы, эксцентричны. Настасья Дмитриевна Офросимова, с которой списаны героини Грибоедова и Толстого, говорила про своих детей «у меня есть руки, а у них щеки» и ко всем взрослым, невзирая на чины и звания, относилась ровно так же.

Комическую старуху в России всегда боялись, комическую старуху в России всегда уважали, она здесь из века в век – центр мироздания. Но вовсе не потому, что она грозная, а потому, что таковой только кажется. Это только кажется, что она все запрещает. На самом деле комическая старуха исполнена любви и милосердия и снисходительности к человеческим слабостям: именно Марья Дмитриевна и покрывает, и жалеет, и спасает Наташу Ростову. Русская комическая старуха была толерантней любого Запада. Так, собственно, и сказывалось у нас христианство. Но ни государству, ни церкви оно больше не нужно.

12 ноября

Едва ли не первый признак Европы сегодня – обилие ряженых в местах гуляний, зарабатывающих таким способом на хлеб. Красавица Нефертити. Маркиза в парике и с попугаем. Стоящий каменным истуканом Черчилль, Наполеон, Майкл Джексон. Застывшие, не моргающие и неподвижные, они любезно кивают головой лишь на брошенную им деньгу. Есть и разные фокусники, есть индусы, висящие в воздухе, а на самом деле, конечно, сидящие на невидимой подставке, много разных на свете чудес, всякой твари по паре в этом ковчеге. Петр Павленский, сделавший себе в мошонке пирсинг и вставивший туда гвоздь на Красной площади, такой же точь-в-точь акционист, совершенно из этого ряда.

Но ни в Москве, ни в Питере нет такого ряда – ни маркиз нет, ни каменных истуканов. Власть не любит фокусов, боится любой самодеятельности. Ну, и получает за это Павленского.

Что должен был сделать мент, увидев человека, сидящего на Красной площади с гвоздем в мошонке? Он должен был поставить перед ним шапку и кинуть в нее монету. Непорядок ведь только в том, что нет шапки, это и надо было исправить. Просидел бы голый человек с полчаса, продрог, вынул бы из мошонки гвоздь и, собрав свое хозяйство, ушел бы с богом.

Вместо этого вызывается машина, запрещается съемка, Павленского тащут в участок и отдают под суд. То есть нам говорят: гвоздь в мошонке не шоу, а политика и преступление. Нагородив табу и любовно их пестуя, власть своими руками создает Павленского.

Спрашивается: кого тащить в участок?

13 ноября

СМИ сообщают, что триптих Фрэнсиса Бэкона «Три наброска к портрету Люсьена Фрейда» ушел на Christie’s за рекордные 142,4 миллиона долларов. Он стал самым дорогим произведением искусства, когда-либо проданным на аукционе.