Книжка-подушка

Конечно, «помнить нужно гораздо больше людей», а если не помнится? Вот NN из XIX века, видный европейский государственный и политический деятель, выставленный после смерти в камне на площадь или, скромнее, в сквер Лондона, Парижа, Венеции, кто о нем сейчас скажет доброе, пусть даже худое слово? Ох. Это, наверное, не красит наших современников, но это, увы, непреложный факт: от всей блистательной и уникальной политической карьеры осталось одно уродство типового девятнадцативекового истукана – дядьки в пиджаках и с усами неотличимы друг от друга.

«Важно поставить памятник Солженицыну», – пишет Ревзин. Нам важно? Положим. Но нет никакой уверенности, что это будет важно нашим внукам, правнукам и праправнукам. Ставя сегодня на площади памятник, мы приватизируем будущее, площадь через сто и более лет. Это у нас получится. Но приватизировать память через сто и более лет мы не в состоянии, и в эту расщелину может ухнуть наш истукан со всем раздражением, которое он будет вызывать у потомков. Это я не к тому, что памятник Солженицыну не нужен, а к словам Ревзина, что «не надо соединять память и искусство скульптуры». Надо. Надежнее выйдет. В конце концов, памятник такое же произведение искусства, как роман, картина или симфония, и значит гораздо важнее, кто его создал, чем то, кому он посвящен.

Сергей Аб – спасибо ему! – тут вспомнил прекраснейшее эссе Музиля, которое хочется цитировать от начала и до конца: «Больше всего в памятниках бросается в глаза то, что их не замечают. На свете нет ничего, что было бы столь же незаметно, как памятники. <…> Можно ежедневно обходить их или пользоваться их цоколем как спасительным островком посреди уличного движения, применять как компас или дистанционный измеритель, направляясь к хорошо знакомой площади, – их воспринимают как дерево, как часть уличной декорации, и если однажды утром они не окажутся на месте, люди в замешательстве остановятся; но на них никогда не смотрят и обычно не имеют ни малейшего представления о том, кого они увековечивают, разве только знают, мужчина это или женщина».

И гениально про самого истукана: «Он сидит неподвижно на стуле или стоит, засунув руку между второй и третьей пуговицей своего пиджака, иной раз держит рулон в руках, и ни один мускул не дрогнет на его лице. Обычно он выглядит как глубокий меланхолик в психиатрической лечебнице. Если бы люди не были слепы душой по отношению к памятникам и могли бы заметить, что происходит, они должны были бы, проходя мимо, испытывать ужас, как у стен дома для умалишенных. <…> Почему же, раз дело обстоит таким образом, памятники ставят именно великим людям? Это кажется особенно изощренным коварством. Поскольку в жизни им уже не могут причинить больше вреда, их словно бросают, с мемориальным камнем на шее, в море забвения».

Я не самый страстный поклонник писателя Солженицына, но мне не хочется для него такой судьбы.

4 декабря

Смотрю «Оттепель» Тодоровского, которая мне пока нравится, но подробнее говорить не буду: видел только первые три серии, а это, как я понимаю, самое начало. Выскажусь по одному лишь моменту, по которому забурлила сеть.

Кровавый режим, как известно, обожествляет все советское. Действие фильма происходит в 1961 году, а герои живут не тужат, кто на даче с верандой, кто в огромной квартире, выпивают и закусывают и целыми днями говорят о своих чувствах, потом снова выпивают и закусывают и занимаются любовью, и говорят об искусстве, потому что они – режиссеры, операторы, актеры – снимают кино на Мосфильме. И все они молодые, красивые, элегантные, гламурные, и такая же у Тодоровского картинка, элегантная и гламурная, и жизнь, ею отраженная, глаз не оторвать.

Фейсбучная интеллигенция спрашивает строго: скажите, Тодоровский, где говно? Где смрад, нищета и блевотина? Где пытки, ссылки и казни? Нет их. А значит, есть заказ, есть подлог, есть отсос. И нерукопожатность по факту.

Не знаю, как будет дальше, но пока только один герой живет в огромной квартире, которая, впрочем, весьма относительно огромна: много, если двухкомнатная. К тому же он ее снимает. На даче с верандой – скромнейшей, по нынешним понятиям – обитает народный артист СССР, лауреат Сталинской премии, почему бы ему не дышать воздухом? Все остальные теснятся в коммунальных квартирах и общежитиях, как оно и было. Но дело не в том, как было.

У Тодоровского в фильме – привет депутатам и их борьбе с никотином – все курят. Курят мужчины и женщины, всегда и везде, во всех помещениях, едва прожевав пищу и сразу после секса, при любом удобном случае и при неудобном – тоже. Сидят шесть человек за столом, и все шестеро с сигаретой в зубах. Пепельницы, как в православном кино иконы, возникают не к месту, повсюду. Конечно, так не было – буквально так не было. Были и тогда борцы с курением, которые ели ваш мозг не хуже нынешних. Но в памяти осталось, как сделано в фильме, свелось к анекдоту, сгустилось до образа – образов в художественном кино депутаты пока не отменили. Зачем фейсбучная интеллигенция бежит впереди паровоза?