А ведь ее предложения обыкновенно принимаются. Я вот, знаете, о чем думаю. О жадности наших буржуев. Ведь достаточно в месяц одной, двух, пусть даже трех котлет (как называют пачку в $10 000 стодолларовыми купюрами), чтобы нанять принца из «Красной шапочки» на постоянную непыльную работу. Нет, не только в ночную смену, зачем так цинично? – и днем, конечно, обязательно также и днем. Чтоб звонил ей взволнованно, чтоб цветы дарил, замысловатые букеты, чтобы в оперу водил, на «Летучую мышь», чтоб пошли они в «Пекин», как по облаку, креветку кушать – красавец с духовными запросами и дамой интересного возраста, трепетной, помолодевшей. О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней. «Пожалей меня, любимая, не могу, ревную, сил никаких нет, у тебя на работе одни мужики, кобели, выбирай: я или Дума». И она, проклиная себя за бесчувствие, за подлую свою подозрительность, что он депутаткой пленился, связями и положением, а он душу, душу ее полюбил (ну и тело, конечно, тоже), она, прорыдав всю ночь до рассвета, выберет его. И длится их любовь год, другой, третий – трех лет достаточно, чтобы навсегда уйти из политики.
Только не говорите мне, что она – механизм, и Путин другую найдет, не хуже. Хуже найдет Путин – более робкую и человечную, не способную так методично гадить, не стоит преуменьшать роль личности в истории. И уж совсем не говорите мне, что мой план безнравственен. Нравственен! Нравственен! Все от него только выиграют, буквально все. И депутатка, которая познает любовь, позднее драматическое счастье, и принц из «Шапочки» – хороший, в сущности, парень, он купит на свой гонорар двухкомнатную в Бибирево, куда перевезет старушку-мать из Воронежа, и родина, конечно, родина – скольких бед можно было бы избежать, начнись эта история три года назад. А еще выиграет буржуй, который за мелкий кэш сделает великое общественное благо. Одна беда: никто целых три года об этом не узнает. И красный, апоплексический, распираемый гордостью, он будет ежеминутно сдерживать себя, чтобы не закричать, как лягушка-путешественница: «Это я лечу! Смотрите, это я!»
Холера развивается нормально. Начали с гей-парадов, теперь дошел черед до Джорджоне с Тицианом.
РИА Новости сообщает: «Регулирование защиты детей от информации эротического и порнографического характера следует распространить и на информационную продукцию, имеющую значительную историческую, художественную или иную культурную ценность для общества, говорится в проекте Концепции информационной безопасности детей, опубликованной в понедельник Роскомнадзором».
Все правильно они делают. Им надо вырастить из детей дремучих и закомплексованных дрочил – таких же, как они сами. Иначе, юность это возмездие. Все правильно. Но придется идти до конца – запретить европейскую культуру полностью, вообще запретить интеллект. «Вы главный убивец и есть», – говорил умнику Ивану вооруженный скрепою Смердяков.
Фейсбук опять спорит о памятниках, кому ставить – Владимиру Святому, Дзержинскому, С. В. Михалкову, Солженицыну или вовсе даже Лимонову. Пустое это. Никому ставить не надо, никому, а недавно поставленных убрать – и Высоцкого, и Есенина, и Бродского, и Пушкина, конечно, с Натальей Николаевной, этих прежде всего – не потому, что поэты плохи, а потому, что невыносимо плохи памятники, и другими быть не могли: дядька в пиджаке, похожий на, изжил себя давно, сто лет назад окончательно. Это худшая традиция, какая только есть – садово-парковая скульптура второй половины XIX века, всегда исполненная пафоса и всегда сводящаяся к анекдоту. Скульптура не должна быть «похожей», она должна быть образом. Вера Игнатьевна Мухина в лучшие свои минуты так и поступила – взяла бронзовых Гармодия и Аристогитона, классических любовников и тираноборцев, и, соединив им руки, сделала из однополой пары разнополую. Получились не дядька и тетка, не рабочий и колхозница, а великий памятник и великая метафора. Метафора социалистического труда, великого прорыва и порыва, устремленного в светлое будущее. Или метафора ар-деко, разрушительного в своей салонной агрессии. Или метафора природы метафоры, мифотворчества XX века, его истоков и границ. Гениальная скульптура, многообразные смыслы, все трактовки принимаются.
Написал против дядек в пиджаках, антропоморфных памятников. В комменты пришел уважаемый и любимый мною Григорий Ревзин, чтобы выразить несогласие: «Не надо соединять память и искусство скульптуры. Гениальных скульпторов очень мало, это встречается на порядок реже, чем поэты или архитекторы, хотя и этих тоже немного. А помнить нужно гораздо больше людей. Вспомните Венецию, или Лондон, или Париж – эти города забиты отвратительной скульптурой, но хуже они от этого не становятся. Становятся лучше – выясняется, что в них много о ком помнят, они населены памятью. Важно поставить памятник Солженицыну. Если он выйдет хорошим – это нам отдельно повезло. А если не выйдет – хорошо хоть памятник поставили. Какой смогли».