Пандемия тем временем нас убивает – как физически, так и морально. Март будет очень непростым месяцем. Сейчас разрабатывают план карантинных мер с учетом уже отдельных провинций, не только областей. Мы здесь будем в белой зоне, но проблема в посетителях, которые обязаны безвылазно сидеть на своих местах, за пределами нашей коммуны. Ожидаем вакцины без особых надежд на спасение. Когда-нибудь мы узнаем – я имею в виду мы, люди, – действительно ли мы все это заслужили. Действительно ли мир слишком устал выносить наше с ним плохое обращение.
Я пригласила папу на обед, и мы оказались за столом втроем, как в старые добрые времена, когда были одной семьей. Он был очень рад, что видит людей. После обеда он спустился в книжный магазин, сел в саду на один из адирондаков и кучу времени проболтал с Грациано. Я из кожи вон лезу, чтобы найти ему здесь какой-нибудь домик, уютный и без лестниц, но надежды у меня мало.
Мама без конца целовала нас обоих, потому что каждый поцелуй мог оказаться последним. Я представляю себе папу, как он в тринадцать лет торчит у окна, за железной решеткой, а внутри красивая девушка кормит сынишку за столом, на котором лежат хлеб и сыр. У него дома практически не было еды. Их было слишком много – братьев и сестер, – и дедушка не мог их прокормить. Жалея его, красивая девушка приглашала его войти и давала ему поесть. Там, где есть еда для одного, хватит и на двоих. Но стоило Роландо разинуть рот, как в нем все исчезало, как в топке, да он бы мог съесть даже стол.
Девушке было двадцать пять лет, и она все ждала, когда ее муж вернется с войны из России. Надежда была слабой, но они с маленьким Джулиано продолжали его ждать.
Что касается Роландо, то он уехал в Лукку и нанялся в услужение в одну зажиточную семью, где учился писать и читать газету, которую ежедневно покупал хозяину. И этого контакта с другим миром было достаточно, чтобы в нем проснулось все то, что до поры до времени дремало. Стиль, тяга к знаниям, желание преуспеть.
Случилось так, что, достигнув подобающего возраста, примерно в двадцать семь лет, он попросил ту девушку из двора его детства выйти за него замуж. Муж так и не вернулся, и надежд больше не осталось. И случилось так, что моя мать вышла замуж за моего отца, который был моложе ее на двенадцать лет. Тетушки ужасно сердились, но потом родилась славная девочка, и все успокоились.
Когда папа снова поднялся в дом из сада у книжного магазина, он дрожал от холода. Он сел на диван, и мама укрыла ему руки пледом, положив их себе на колени. Как будто он снова был ребенком с разинутым, как топка, ртом. Кто я для этой чудесной картины, творец или просто статист? Не знаю, да это и неважно.
В наш книжный пришли две женщины, мама и дочка из Терельо. Они взяли такие прекрасные книги, что наполнили радостью весь мой день. Маму зовут Наталия, и у нее продуктовая лавочка в деревне.
Сегодняшние заказы: «Увиденное и услышанное» Элизабет Брандейдж, «Дом в Париже» Элизабет Боуэн, «С близкого расстояния: рассказы о Вайоминге» Энни Пру, «Тонкая материя» Франко Корделли.
Сегодня придет садовник. На прошлой неделе он приезжал, чтобы все осмотреть, и сегодня он нами займется. Я купила семена мелкого клевера, чтобы разбросать их между камнями дорожки, которую выложил Маурицио. Которая, кстати, вышла замечательно, даже там, где она в самом конце перед воротами делает резкий изгиб.
Натали написала мне из Израиля, что посылки с гольфами готовы к отправке. Все прекрасно, за исключением ковида, который продолжает сеять панику и нужду. Похоже, что март мы проведем в локдауне. Число заражений растет, школы закрываются.
Вчера я водила папу на первую вакцинацию. Он говорит, что прекрасно себя чувствует. И это он-то, с самой тяжелой группой инвалидности. Просто невероятно.
Он поддерживал меня финансово вплоть до окончания университета, а затем попался в сети, сплетенные его адвокатом.
В то время, чтобы иметь возможность жить и платить за съемное жилье, я хваталась за любую работу, даже ходила зимой по утрам из дома в дом, продавая продукты, у которых заканчивался срок годности. Какая-то довольно мутная контора собирала нас в микроавтобус в районе Рифреди: все мы были девчонки, которым требовалось заработать немного денег. Мы садились, и нас везли куда-то между Луккой и Пистоей, а затем высаживали по одной в начале какой-нибудь улицы. Я волокла огромную сумку, набитую дешевыми стиральными порошками, по льду, по бесконечным широким улицам, в конце которых нас ожидал наш «сутенер», чтобы отвезти обратно на базу. Руки у меня коченели, превращаясь в ледышки, как будто мы были в России.
Потом я нашла работу в одном модном магазине в центре. Это был магазин Сандро П[47]
. – настоящий храм моды в восьмидесятые. Мне было двадцать восемь лет.