Читаем Книжный на левом берегу Сены полностью

Очень надеюсь, что Вы заглянете ко мне в лавку, если Ваши разъезды приведут Вас в Париж. Было бы замечательно познакомиться с Вами лично.

С благодарностями и пожеланием всего наилучшего,

искренне Ваша,

Сильвия

Прошел месяц, но никакого ответа от Куинна не поступило. С момента утраты эпизода «Цирцея» перепечатывать рукопись брались еще три машинистки, но и те долго не продержались, зато самой Сильвии удалось отправить Дарантьеру в набор первые части романа, даром что в них зияли пустоты, которые она планировала заполнить, когда из Америки прибудут соответствующие страницы. Когда же Дарантьер прислал ей первую порцию гранок для вычитки, Сильвия была настолько взволнована, что, когда она открывала сверток, руки ее ощутимо дрожали. Она стала издателем! Ах, как великолепны эти страницы. Бумага хрусткая, белейшая; типографская краска такая свеженькая, черная и четкая. Сильвия провела по ним рукой; шелковисто гладкие, они приятно холодили пальцы и тихонько поскрипывали, наполняя ее уши самым успокаивающим звуком на свете.

Джойс явился в лавку день или два спустя, и Сильвия с торжествующей улыбкой вручила ему гранки.

— Ну разве они не великолепны?

В те дни у него сильно слезились глаза, но Сильвия могла бы поклясться, что в этот момент они затуманились слезами еще больше.

— Мое, мое, — тихо повторял он, ласково перелистывая гранки.

— Вы же хотите забрать их домой, как я полагаю? Убедиться, что все правильно?

Листы с типографским текстом так заворожили Джойса, что он только через минуту-другую смог сосредоточиться на вопросе Сильвии. Наконец он прокашлялся и ответил:

— Да, спасибо.

Вечер выдался теплый, и Сильвия решила выкурить сигаретку на крыльце лавки. Джойс присоединился к ней, и оба принялись разглядывать прохожих на улице Дюпюитрена.

— Как у нас сегодня с Леопольдами? — спросил он.

— Пока ни одного.

То было одно из их любимых развлечений, Сильвия с Джойсом уже множество раз играли так на пороге лавки и в уличных кафе на перекрестке: они высматривали в потоке прохожих тех, кто внешне напоминал Леопольда Блума, Стивена Дедала, Герти Макдауэлл и прочих персонажей «Улисса». И поскольку Джойс нигде не описывал своих героев в общепринятой манере, в игре они полагались скорее на собственные впечатления и облик незнакомцев. Стивены виделись им в целом молодыми, голодными и напряженными, точно сжатая пружина; Леопольды — ближе к среднему возрасту, более апатичные и упитанные; в Герти годились уверенные в себе девушки, которые не смущались тем, что их рассматривают, а могли и сами бросить дерзкий взгляд в ответ.

— Сегодня по дороге сюда мне возле 'ecole[93] попался очень подходящий Леопольд в некогда пристойном, но теперь чуть потрепанном пальто, он шел, похлопывая себя по ноге свернутой газетой.

— Видели вы ясеневые трости у кого-нибудь еще в Париже? Я все жду, когда они войдут в моду.

— Моя дорогая мисс Бич, некоторые пристрастия чересчур уникальны, чтобы их перенимала толпа.

Она захихикала, но вдруг затаила дыхание.

— Взгляните-ка! Вон Молли Блум.

Джойс перевел взгляд туда, куда указывала Сильвия, на рослую женщину с пышными, напоминающими гитару формами; она шла вниз по улице, и — только представьте! — за ее ухом в прядях длинных каштановых волос алела роза.

— Господи, и идет со стороны театра. Возможно, она оперная дива?

— Не иначе.

— Доброе предзнаменование. — Джойс обожал оперу. С Моцартом и Розетти он был знаком так же хорошо, как с Гомером и Теннисоном.

— Очень доброе, — согласилась Сильвия, когда женщина прошествовала мимо них к восьмому дому, едва ли взглянув в их сторону, но оставляя за собой шлейф терпких духов с нотами розы. — Кстати, о добрых знаках: мы с Адриенной получили уже двадцать ответов на письма с предложением подписаться на «Улисса», и это помимо той дюжины, что удалось собрать среди наших любимых клиентов в Париже. И знаете, все в предвкушении, всем хочется поскорее прочитать ваш роман целиком. Включая и Уильяма Батлера Йейтса.

Одна мысль, что она самолично пошлет произведение Джеймса Джойса писателям вроде Йейтса, заставляла Сильвию трепетать.

— Вообще-то, с учетом такого количества откликов на подписку, я не удивлюсь, если нам сразу же потребуется второй тираж.

Они решили первым тиражом напечатать тысячу экземпляров, из них сотню на лучшей голландской бумаге и с автографом автора, по цене 350 франков, еще полторы сотни на хлопковом верже д'Аркез, по 250 франков, а остальной тираж — на обычной бумаге, по 150 франков. Все книги будут в бумажной обложке, которой методом литографии придадут синий цвет, в точности как у греческого флага, — во всяком случае, таков был план. Сильвии с Морисом Дарантьером еще предстояло подобрать краску нужного оттенка.

— А от Шоу что-нибудь слышно?

— Пока нет, но уверена, что он откликнется.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза