Читаем Книжный на левом берегу Сены полностью

Никто на свете, кроме матери, не проявлял к Сильвии подобных чувств, и ее сердце пронзила боль. Матери ей не хватало. И вообще, правильно ли было зависеть от Адриенны в такой степени?



Джон Куинн появился на улице Дюпюитрена, 8, без предупреждения, и Сильвия порадовалась, что в тот день ей пришли помогать с переездом Эрнест и Боб. Они перетаскивали коробки с книгами на улицу Одеон, 12, где чудесно пахло свежеструганными досками, свежей краской, а также розами и лилиями — букеты принесли друзья Сильвии, взволнованные переездом не меньше, чем она сама, в числе которых были Мишель и Жюли, Раймонд Линуасье и Джордж Антейл.

Высокий статный Куинн с аккуратнейшей, волосок к волоску, прической и гладковыбритым лицом вручил Сильвии пачку бумаг со словами:

— Хотелось бы получить их назад до конца недели.

Испытывая огромное облегчение, Сильвия быстро пробежала глазами испещренные строчками листы, пока не нашла то, что искала, — слава богу, потерянная «Цирцея» на месте!

— Конец недели так конец недели, не проблема, — ответила адвокату Сильвия, а он заложил пальцы за ремень и, оглядевшись по сторонам, нахмурился.

— Надеюсь, ваша новая лавка будет попросторнее этой. Вы что, правда продавали здесь книги?

— Так и есть, новое помещение немного больше, — ответила Сильвия, стараясь оставаться дружелюбной, хотя вся злость, накопившаяся в ней от его хамских писем, просилась выплеснуться наружу.

— Хорошо. Нельзя, чтобы Джойса издавало такое крохотное заведеньице.

— Так значит, его книга омерзительная, но все равно великая? — ввернул, не глядя на Куинна, Боб, который в это время составлял коробки друг на друга. Эрнест находился в другом конце лавки, где старался упаковать как можно больше вещей еще в один ящик, но все слышал и лишь усмехнулся бестактной реплике Боба.

— Благодарю, что хотя бы не припомнили мне суд, — сказал Куинн. — Такое горькое разочарование.

— Для всех нас, заметьте, — тут же подхватил Боб и, подняв несколько коробок, понес их к выходу. А Сильвия подавила смешок.

— Учитывая его труды, я пропущу его язвительность мимо ушей, — сказал Куинн.

— О, он всегда язвит, и премило, — сообщила Сильвия.

— Он ходит в любимчиках у наших редактрис, не так ли?

— Вы о мисс Андерсон и мисс Хип? Уверена, что да.

— Здесь они обе чувствовали бы себя как дома, — заметил Куинн. — Удивлен, что они еще не явились проведать вас.

— Надеюсь, когда-нибудь да и проведают, но они, как я понимаю, не слишком много зарабатывают на своем журнале.

— По причине их же собственных абсурдных решений.

Например, взять вас своим поверенным?

— Если серьезно, мисс Бич, — продолжал адвокат, — я очень надеюсь, что вы не совершите тех же ошибок, какие наделали они. Вам следует держать Джойса в узде. Он, насколько я понимаю, весьма досаждает вам своими нескончаемыми правками?

— Что вы, ничего подобного. — Как приятно ей было солгать этому лощеному господину.

— А Эзра говорит другое.

— Милый Эзра, ему нравится приглядывать за мной. В каком-то смысле он мне как брат, что очень приятно, потому что у меня своих братьев нет, только сестры.

— Как мне представляется, Джойсу требуется твердая рука, чтобы не давать ему сбиваться с правильного курса. Я шепну ему пару слов.

— Вы вольны говорить ему все, что вам угодно, но только не от моего имени. Мы вполне хорошо с ним ладим, и я одобряю то, как он работает над «Улиссом». Как его издатель.

Куинн скрестил на груди руки и с высоты немалого роста посмотрел вниз на Сильвию.

— Вы говорите в точности, как Маргарет Андерсон.

Сильвия гордо выпрямилась, стараясь, чтобы ее скромная фигурка выглядела как можно внушительнее, и парировала:

— Приму ваши слова как наивысшую похвалу.

— Уверен, вы вскоре убедитесь, что Сильвия знает, что делает. — Раздался голос Эрнеста; он как раз взваливал на плечо тяжеленную коробку и немало напугал Сильвию, позабывшую, что он тоже в лавке.

— Не желаете ли прогуляться вместе с нами до нового помещения? — как ни в чем не бывало прощебетала Куинну Сильвия, ободренная так кстати подоспевшей поддержкой друга. — Полагаю, при виде него вы измените мнение к лучшему.

И он поплелся вслед за ней и Эрнестом на жгучий летний солнцепек, разглядывая соседние магазинчики. «Здесь тебе не тот Париж, к какому ты привык, — думала Сильвия, здесь не найдешь ни художественных галерей, ни изысканных ресторанов». Латинский квартал в этом смысле был ближе к Вашингтон-сквер, и Сильвия вспомнила послание Маргарет, где та писала, как Куинн называл ту часть Нью-Йорка. Писсуар.

— Гораздо лучше, — оценил Куинн более просторное помещение с новыми полками и чисто отмытыми полами, мятым носовым платком вытирая капельки пота с высокого лба.

Сильвия покачала головой и решила, что должна быть довольна хотя бы тем, что он привез недостающие страницы «Улисса». Она с трудом скрыла смех, когда Эрнест сунул Куинну коробку со словами:

— Хорошо, что у нас появилась еще одна пара крепких рук. Негоже позволять женщинам таскать тяжести, правда же, сэр?



Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза