Книжный в сердце Парижа

Мне представляется светловолосая девочка с большими, как у Виктора, глазами: она бродит по квартире в темноте, а за ней терпеливо плетется девушка с печальным лицом.

Я удивляюсь, как мало времени понадобилось моему разуму, чтобы создать другой портрет, приспособленный к новой реальности. Интересно, все ли возможно переосмыслить с такой же скоростью? Значит, вся та свобода, о которой рассуждал Виктор, была не чем иным, как бегством?

– Дело не в том, что я не хочу быть с ними. Я хочу. Но я должен найти собственный путь. Я ничего не могу предложить Анике, потому что не знаю, кем являюсь сам.

Я поднимаюсь и принимаю сидячее положение.

– Биргитта утверждает, что отец должен обеспечить семье порядок и безопасность. Но я сам живу в хаосе и не в состоянии упорядочить даже свою жизнь. На днях Биргитта, совершенно не интересующаяся литературой, прислала мне записку: «Если бы все по желанию смертных, судьбине подвластных, делалось, я пожелал бы, чтоб прибыл отец мой в Итаку»[88]. Это слова Телемаха из «Одиссеи».

Отец – это Виктор. Так случилось по ошибке? Были ли они с Биргиттой парой до этого? Я чувствую себя так, словно падаю в пустоту, теряя всякие ориентиры.

– Я не умею быть отцом, – продолжает он. – Даже сыном быть не умею. Как можно учить кого-то тому, чего не знаешь сам? Я не хочу допускать ошибок, которые совершали со мной.

Я молчу, пытаясь собрать воедино разлетающиеся в разные стороны клочья реальности. Ладони у меня вспотели, ноги и руки затекли, сердце как будто окаменело. Виктор выглядит грустным и растерянным. Я не узнаю его и сама уже не помню, каким его себе представляла. Мне бы хотелось сейчас остаться одной, дома или в Париже. Не знаю где. Я растираю свои замерзшие голые руки. Температура воздуха упала. Окружающая природа внезапно кажется мне чужой. Слышен лишь бестолковый галдеж и пронизывающий ветер. Мне бы хотелось оказаться в безвоздушном пространстве и ни о чем не думать. К примеру, на больничной койке или в доме престарелых. Хорошо бы внезапно состариться и чтобы кто-нибудь заботился обо мне, как о новорожденном ребенке.

– Пойдем? – спрашиваю я, не зная, куда именно.

Мы молча возвращаемся к главной дороге.

– «Мас де Мария», должно быть, где-то недалеко, – говорит он. Мы идем дальше, погруженные каждый в свои мысли.

Мы следуем один за другим вдоль обочины, и я вспоминаю Виктора из книжного магазина, прежнего Виктора, в берете и с книгой в руках, готового к любым приключениям. Того беззаботного Виктора, с его легким смехом, принимающего жизнь как она есть. Он казался мне более зрелым, чем я сама, был для меня ориентиром. Я не хотела от него уезжать. Я вспоминаю все, что он для меня делал, даже если я его об этом не просила. С самого первого дня он взял надо мною шефство, утешал меня, сопровождал по городу. Зачем он это делал? Ради собственного удовольствия? Чтобы сбежать от самого себя? А быть может…

Уже почти стемнело, Виктор идет передо мной, и я пристально гляжу ему в затылок. Я смотрю на его детскую походку и думаю о взрослых обязанностях, о которых он предпочел забыть. Именно глядя на него сзади, я внезапно начинаю прозревать. Подозрение, как плохая новость, закрадывается мне в душу, и чем больше оно приобретает форму, тем реальнее я ощущаю его присутствие. Мне никак не смириться с мыслью, что все это время правда была у меня перед глазами и я не смогла ее разглядеть. Виктор работал у пожилой дамы, которая, однако, не нуждалась в нем с момента моего приезда в Париж. Тетя всегда звонила или заходила в «Шекспира и компанию» именно тогда, когда, якобы совершенно случайно, Виктор уводил меня в другое место: в Сен-Жермен, на Пер-Лашез, к Джону, в Шато-Руж. Вивьен оставила мне билеты на спектакль «В ожидании Годо» – именно туда, куда собирались Юлия с Беном. А мое имя, оказавшееся в стеклянной урне в Téméraire? А ожидающая меня в книжном магазине карта «Звезда»? А белый ирис, заложенный в сборник стихов?

– Вы с ней заодно! – кричу я и только сейчас осознаю это в полной мере. – С самого первого дня.

Виктор резко останавливается, и я чуть не сбиваю его с ног. Я делаю шаг назад.

– Это так? – напираю я. – Моя тетя – это та самая пожилая дама, у которой ты работаешь? Вы с ней заодно?

Виктор смотрит на меня с отчаянием, и я понимаю, что права. И начинаю колотить его ладонью по рукам, по плечам, по спине. Я не хочу причинить ему боль – просто хочу проснуться от этого кошмара и сорвать с него маску.

– Ты, ты, ты, ты! – это все, что мне удается произнести.

– Прости меня. – Он пытается прижать меня к себе, но я отстраняюсь.

Виктор и тетя украли мою прежнюю жизнь, они заставили меня по одному разжимать пальцы, чтобы я ослабила хватку. Это была лишь игра?

– Вивьен больна, – признается Виктор раньше, чем я успеваю задать вопрос. – Очень больна. У нее рак. Она проходит курс лечения, но ее организм реагирует плохо. Ей осталось жить всего несколько месяцев.

Несколько месяцев? Моей тете?

– Но почему она избегала меня?