Книжный в сердце Парижа

Оушен следует за нами. У нее есть деньги на такси, говорит она. Оушен садится на переднее сиденье, мы размещаемся сзади. Полуденное солнце бьет в окно. Мне хочется позвонить маме: она точно знает, что делать в такой ситуации. Но возможно, я тоже знаю. В книжном магазине я протягиваю Юлии свою ночную рубашку, ту, что с длинным рукавом. Я помогаю ей раздеться и надеть ее, завязываю ей волосы в хвост, чтобы не мешали, умываю лицо. Юлия, как ребенок, доверяется моим заботам. Я помогаю ей улечься на кровать в кабинете. Она снова начинает плакать.

– Как твоя тетя? – негромко спрашивает Юлия.

Я объясняю, что Вивьен очень больна. И Виктор знает, где она находится.

– Так иди же к ней!

Я не могу оставить Юлию одну, ее семья сейчас – это я. Оушен ушла вместе с Виктором отрабатывать смену, но время от времени заглядывает к нам, чтобы узнать, как дела. Сидя у кровати Юлии, я вижу, как она корчится в спазмах. Действие обезболивающего проходит. Нам дали с собой таблетки, но, прежде чем она сможет их принять, должно пройти какое-то время. Когда Юлия замирает от боли, я глажу ее по голове.

Она спрашивает меня про Джона и, узнав о его отъезде, печально улыбается.

– Вы все похожи на Бена.

Мы только и делаем, что прощаемся. Но почему бы нам просто не остаться здесь? Почему не поступить так, как предлагает Юлия, – быть рядом и заботиться друг о друге? Я вручаю ей «Миссис Дэллоуэй», поясняя, что это подарок Джона. Юлия кладет книгу рядом, прижимает ее к себе и шепотом спрашивает:

– А как прошло ваше путешествие?

– Все покатилось к чертям. Все. Кроме фламинго.

– Вы их видели?

– Да.

– А дальше?

– А дальше – у Виктора есть дочь и подруга в Дании.

Юлия корчит грустную гримасу. Она все знала.

Я рассказываю, что Виктор знаком с моей тетей, что он у нее работает и что с самого начала они были с ней заодно.

– В чем заодно?

– В том, что в ее отсутствие я буду находиться здесь.

– И с какой целью?

– Этого я пока не поняла.

– Поезжай к ней.

– Сначала ты должна поправиться.

Юлия гладит свой живот. Ее глаза вновь наполняются слезами.

– Ноа больше нет.

Ноа больше нет, с ним или с ней ушло все то, что мы себе представляли, на что надеялись, чего ожидали. Вместе с Ноа исчезла частица нас самих. Частица нашего будущего.

– Они считают, что мне не следует винить себя, – говорит Юлия.

– Конечно, ты не виновата.

– Говорят, я не сделала ничего плохого. Просто была какая-то проблема, связанная с генетикой.

– Такое случается. Я понимаю, что словами не поможешь, но так бывает.

– Причина не в том, что я продолжала репетировать, и не в том, что мы поссорились с Беном, что он уехал, а я умирала от тоски. Ничего подобного. Проведи я три месяца в постели, это случилось бы, так или иначе. – Юлия приподнимается на кровати и смотрит на меня, пытаясь подобрать слова. – Что мы здесь делаем? Мы совсем не похожи на битников. Они оставили след в истории, создали что-то оригинальное. А то, что делаем мы, уже было сделано до нас. И все, что мы говорим, уже было сказано. Мы продаем книги битников, но ни в одном издании не напишут о нас, потому что мы сами не изобрели ничего особенного. – Юлия вновь опускается на кровать и смотрит в потолок. – Мы обманываем сами себя, считая, что совершаем великие открытия и знаем обо всем на свете. Мы думаем, что истина находится у нас в руках, а все остальные слепы. Но теперь я понимаю, что правда заключается лишь в ее отсутствии. Каждая жизнь достойна уважения, и любой выбор является правильным.

Юлия поворачивается на бок и глядит на меня затуманенным взглядом, полуденный свет падает на нее сзади, создавая некое подобие ореола.

– Мне позвонили из «Лекок», – говорит она, берет меня за руку и сжимает ее. – Меня приняли.

Юлия улыбается сквозь слезы. Я крепко обнимаю ее. Приняли!

– Я спросила у них и про тебя. Объяснила, что ты сейчас в отъезде и у тебя разрядился телефон. Они отказались давать информацию мне и попросили, чтобы ты позвонила им сама. – Юлия протягивает мне свой мобильный.

– Я сделаю это позже, – отвечаю я, качая головой. – Давай лучше поговорим о тебе: это отличная новость.

Она растерянно смотрит на меня.

– Поступлению в «Лекок» я предпочла бы быть с Ноа.

Солнечный свет бьет мне в глаза, я опускаю веки, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Очередной спазм вызывает у Юлии стон.

– Примем лекарство? – спрашиваю я.

Она молча кивает.

Как только обезболивающее начинает действовать, Юлия засыпает. Только сейчас я замечаю, что голова у меня кружится, а желудок тянет от пустоты. Я опускаюсь на кровать рядом с ней. Несмотря на чувство голода, я ощущаю, как мои веки наливаются тяжестью. Я утопаю в мягкости матраса, прислушиваясь к мерному дыханию подруги. И не хочу больше ни о чем думать.

По улице Пуле идет розовый фламинго. Я следую за ним, сама не зная зачем. Дойдя до Монмартра, фламинго поднимается по каменным ступеням. Верхняя панорамная терраса вдруг превращается в кондитерскую. Я захожу внутрь.

– Я – фламинго, – произношу я, ставя противень с круассанами в духовку.

– А при чем тут это? Ты разве не помнишь? Это ты убила фламинго.