Кодекс

Я решаю «парадокс самурая» так: рыцарь, выступающий против короля-лжеца, проявляет настоящее благородство, следует не букве, а духу, внутреннему компасу. Отступничество – последний дар преданности перед тем, как ты окончательно покидаешь короля.

Варенье

То ли во время нацбольского рейда, то ли на предыдущей вписке, то ли на помойке Война нашла коричневое варенье. Съедобное – я пила с ним чай. Используя варенье вместо краски, парни с Козой написали на больших картонных плакатах буквы, вместе складывающиеся в слово «Безблядно», гибрид «бесплатно» и «без бля», то есть без прогибов и лажи. Идея заключалась в следующем: мы идем в любой магазин с видеонаблюдением, находим точки прямо под камерами, занимаем позицию – и поднимаем буквы над головой. Видеоизображение с каждой камеры поступает на пульт наблюдения, и на мониторах охранников оказывается слово, которое должен снять наш товарищ с камерой. Задание простое, но грязное – проклятые плакаты за ночь не высохли, мазались, ползли и оставляли липкие косточки на руках и одежде. Похоже было, будто бумага перемазана дерьмом. Это составляло часть концепта, но почему мы должны провозглашать свободу брать продукты с помощью написанных дерьмом букв, я не помнила. Продуктовая тема к тому времени изрядно достала, но я решила, что раз уж согласилась, сделаю работу. Подписался и Лось. Задача была скорее рутинной, чем рисковой.

Уродливая, сонная, одетая в старые штаны и мятую футболку, я вернулась туда, откуда часов шесть назад сбежала. Почти все еще спали, умаявшийся Леха, кое-как укутавшись простыней, скрывался от налетевших за ночь комаров. Я поздоровалась с проснувшимися, как бы демонстрируя свою адекватность. Отсутствие на акции показало бы, что я ставлю личные переживания выше дела, а такой образ претил. Наши с Доком дела касались лишь нас. К Войне претензий не было – я ожидала от них самых разных выходок.

Война не старается стать чьим-то идеалом или приятелем. Напротив – они существуют, чтобы вызывать у сидящего в кресле чувство дискомфорта, заставлять ворочаться. Мир и так полон приятных людей, отлично описывающих свои стратегии. Война же может быть очень неприятной, особенно для тех, кто чересчур социализировался или нечасто противостоит авторитетам, и именно поэтому я выбрала их для приключения, проверки собственных смелости и умения совершать такие же дерзкие вещи. С Войной необязательно дружить, они не для посиделок, – это люди действия, с которыми нужно совершать поступки. Им плевать, кто ты, – мальчик-мажор, учительница или гопник. Всем найдется место, для всех будет выделена подходящая роль, но это не означает, что твои чувства для них имеют значение. Идеи, которые ты не решился бы реализовать сам, – вот что такое Война. Ты хочешь еще – врезаться в Кремль на дельтаплане, заставить поезда кружить вокруг орбиты, родить атомную бомбу. Ты хочешь плюнуть и свалить от них подальше. Так и не иначе.

«Что вы можете предложить обществу?» – спрашивал очередной цивилизованный мальчик, глядя на Олега и Козу на дебатах в «Грибоедове».

Какого дьявола Война должна что-то тебе предлагать, сынок? Они не собираются кормить программами и учить, как действовать, становясь личными поводырями. Единственное, что предлагает Война, – возможность увидеть, что пришла пора предложить все себе самому: дерзкий выход, смелость, восторг, выходку, преступление, идею, шаги. Люди любят требовать программы, им нужны поводыри, но Война говорит, что люди должны ходить сами. За требование большего хочется врезать. При этом Война опасна, она для взрослых, а не для беспокойных детей, желающих развлечений. С Войной внутри и вовне себя еще нужно как-то совладать, постоянно существуя на границе восторга и отвращения.

Парни долго не просыпались, кухня была пуста, там сидел только Док с ноутбуком. Он дружелюбно посматривал, намекая, что пора свести все к шутке. Заманчивый вариант, но достаточно было вспомнить вкрадчивый вопрос о революции, чтобы лирика отступила. Воспоминание моментально выводило из себя, я закипала. Единственный способ сохранить спокойствие – не ввязываться. Хотелось схватить его за плечи и вытрясти ответ – какого черта это было, хотелось дать возможность защищаться, но не получалось сказать ни слова. Так что мы сидели и молчали. Я пила чай на подоконнике, он читал новости. Появился Грязев и начал снимать.

На примете у Войны оказалось несколько подходящих магазинов, где открывался обзор на мониторы, транслирующие изображение с камер; мы посетили некоторые из них, порепетировали. Все можно было проделать феноменально быстро, но Козе показалось, что за нами следят менты, поэтому первую половину дня мы просидели по подворотням, вторую – на ступеньках школы, ожидая то Лося, то фотографов. Ничего противозаконного в данном случае мы не делали: может, поднимать странные плакаты в магазине и некрасиво, но наказывать тут точно не за что. Однако в России никакая паранойя не бывает чрезмерной, привлекать лишнее внимание не хотелось.