Асами не подозревала о существовании этого тандзаку. Но как только она услышала эти слова, то сразу же поняла, что их написал Кура-та. Крупные слезы потекли по ее щекам, и она без чувств рухнула на пол.
– Вы в порядке? – спросила Мики, озадаченно глядя на Асами.
Фумико обняла Асами за плечи, а Казу оторвалась от своих дел и посмотрела на женщину в платье.
В тот день Нагаре закрыл кофейню пораньше.
Когда Фумико вернулась домой, она рассказала обо всем Горо.
– Думаю, Курата догадался, что она лжет, – сказал он, дослушав ее, и открыл коробку с тортом.
– Считаешь, он знал это? Почему? – поинтересовалась Фумико, слегка нахмурившись.
– Она сказала ему то, что ты сообщила ей. Слово в слово, так?
– Да, сказала, ну и что?
– Если бы она действительно была замужем и счастлива, то ты бы всего этого не рассказала. И в соответствии с его условиями тебе не нужно было приводить ее.
– Ой…
– Понимаешь?
– О нет, я об этом не подумала. Я же ей все рассказала… Это я виновата…
Горо посмотрел на озабоченное выражение Фумико и вдруг усмехнулся.
– Что такое? Что смешного? – требовательно спросила она, на ее лице появилось негодование.
Горо несколько раз извинился, а потом добавил:
– Я думаю, это неважно. Даже если он и догадался, что она солгала, Курата вернулся в прошлое, так ничего и не сказав. Он понял, что теперь она найдет свое счастье и, наверное, выйдет замуж.
С этими словами он протянул Фумико свой рождественский подарок, чтобы переменить тему.
– С тобой было так же, да?
– Со мной?
– Она была так несчастна, когда пришла в кофейню, и он не мог с этим ничего сделать.
– Но в будущем…
– Вот именно! Курата знал, что благодаря своей лжи Асами теперь чувствует себя по-другому.
– Ты хочешь сказать, что именно в тот момент она решила быть счастливой?
– Да. Поэтому он просто молча вернулся в прошлое.
– Понятно.
– Так что успокойся, – сказал Горо, отламывая кусочек торта вилкой.
– Значит, все в порядке, – сказала Фумико с видимым облегчением и, следуя его примеру, положила в рот кусочек торта.
В ту рождественскую ночь время шло очень тихо.
Лампы выключили, и комнату освещала лишь рождественская гирлянда. Казу закрыла кассу и сменила форму официантки на свою обычную одежду. Потом она подошла к женщине в платье и остановилась просто так, ничего не делая.
– Ты еще здесь, – заметил Нагаре, который нес Мики на руках. Девочку сморил сон прямо во время игр на снегу.
– Да.
– Ты думала о Курате?
Казу не ответила и просто посмотрела на мирно спящую Мики.
Он больше не задавал никаких вопросов. Просто прошел мимо Казу, и перед тем, как выйти из зала…
– Думаю, Канаме чувствует то же самое, – мягко сказал он, словно разговаривая с самим собой, а потом исчез в задней комнате.
Единственным источником света были огоньки на высокой, достающей до потолка рождественской ели, которые весело мигали, отбрасывая блики на спину Казу. Она все никак не могла уйти из кофейни.
В тот день, когда Канаме отправилась на встречу со своим умершим мужем в прошлое, именно семилетняя Казу налила ей кофе. Когда женщина не вернулась, один из ее друзей спросил о том, что случилось, у Нагаре, который был в кофейне в роковой день. Он тихо ответил:
– Когда она услышала про то, что кофе остынет, наверное, подумала, что напиток станет совсем ледяным, как вода из холодного крана. Есть люди, которые считают, что этот момент наступает, когда кофе ниже температуры человеческого тела. Поэтому, когда речь заходит об этом правиле, никто в точности не знает, что именно означит фраза «когда остынет кофе». Возможно, Канаме решила, что это еще не произошло.
Но правды никто не знал. Все говорили маленькой Казу, что она ни в чем не виновата.
Однако в глубине души она чувствовала…
«Это же именно я налила маме тот кофе…»
Она никак не могла забыть об этом.
Шли дни, и она стала думать, что…
«Это я убила маму».
Произошедшее лишило Казу наивности и украло ее улыбку. Она стала бессмысленно бродить везде, как лунатик, и днем, и ночью. Потеряла способность концентрироваться на чем-то. Как-то раз она вышла на середину дороги и ее чуть не сбила машина, а однажды Казу оказалась на середине реки зимой. Но Казу никогда осознанно не стремилась к самоубийству. Это было ее подсознательным желанием. В глубине души Казу постоянно винила себя.
Как-то раз, через три года после того, что произошло, она стояла на железнодорожном переезде. Ничто в выражении ее лица не указывало на желание умереть. Она безразлично смотрела на мигающие сигнальные огни у шлагбаума.
Заходящее солнце окрасило город в оранжевый цвет. Позади Казу стояли мать с ребенком, тоже ожидая, когда шлагбаум поднимется. Они возвращались из магазина с покупками. Рядом была группа студентов, которые шли домой. Из толпы людей донесся детский голосок:
– Мамочка, прости меня.
Это был обычный разговор матери и ребенка.
Казу какое-то мгновение стояла, глядя на них.
– Мама, – пробормотала она и побрела к железнодорожному переезду, словно ее тянуло туда на невидимой нити.
И тогда…
– Можно мне с тобой?