Кофе в бумажном стаканчике

Они вместе направились в ванную комнату, после которой – оба это понимали – станет окончательно ясно, смогут ли они снова быть так же близки, как раньше. Ей было невыразимо страшно, как в первый раз. Пожалуй, даже еще страшнее. Казалось, что перед ней – абсолютно чужой мужчина, ей неизвестный, и придется изменить с ним тому Сергею, которого она так любила когда-то давно. С усилием преодолев необъяснимый страх, Надя быстро скинула одежду и первой вошла в просторную душевую кабину, чувствуя себя незащищенной. Он – за ней. Оба молчали. Сергей, поколдовав над кнопками, включил воду, она потекла мощным потоком, сделав пространство влажным. Надежда со скрещенными на груди руками стыдливо застыла в углу.

Скоро вода стала горячей, он уверенно притянул ее к себе, выдавил на ладони гель и стал осторожно водить ими по ее спине и плечам, медленными движениями взбивая пену. Ее косметику он убрал с полки еще год назад и воспользовался своей парфюмерией. Близость его обнаженного тела и знакомый мужской аромат взволновали ее, заставив дышать быстрее. Глаза его стали совсем темными, губы сжались, он смотрел куда-то сквозь нее и как будто не видел, полностью сосредоточившись на своих ладонях. Когда он стал осторожно мять и гладить ее округлые груди с твердыми сосками, чуть сжимая их в руках, у Нади от нахлынувшего возбуждения поплыло в глазах. Она схватила его за шею, чтобы не упасть на мокром полу, и тесно приникла животом к его бедрам. Ждать стало невыносимо, она снова желала его так же сильно, как в первый раз. Сергей почувствовал это. Крепко прижав к теплому мокрому кафелю, он подхватил ее и овладел ее телом так же уверенно, как год назад, когда любовные ласки были для них привычны и необходимы, как еда и сон. Отвыкшей от близости, ей стало больно, но противиться происходящему было выше сил – слишком долго она мечтала об этом, уверенная, что никогда больше его не увидит. Скоро они стали двигаться вместе, вспомнив свой собственный ритм, в котором бесчисленное количество раз ощущали полное единение, открываясь, впуская в себя и наслаждаясь обладанием друг друга.

Надя, не стесняясь его, постанывала, чувствуя всем своим истосковавшимся естеством его тело, и мечтала только о том, чтобы это стремительное движение не прекращалось. Вода била ей в лицо, мешала дышать, но это не имело значения – ее неудержимо заполняла нарастающая страсть, так долго изводившая невозможностью удовлетворения. Когда пришло время, она громко застонала и легонько прикусила кожу на его груди, чтобы не закричать в полный голос. Он судорожно прижал ее к себе, и, достигнув высшей точки собственного наслаждения, замер, будто хотел навсегда слиться с ее телом и больше никогда не расставаться. Надя отрешенно подумала, что будет ребенок, – то, что произошло секунду назад, было слишком сильно, чтобы не закончиться новой жизнью. Мысль эта была мимолетной, но какой-то окончательной, как будто ей об этом сказал некто посторонний, всесильный, знающий про нее самое сокровенное. И ей осталось с этим только согласиться.

Сергей некоторое время, тяжело дыша, удерживал ее на себе, потом отпустил и выключил воду. В душевой кабине, наполненной паром, стало необычно тихо, только звонко капала вода, стекая с хромированных деталей. Этот звук постепенно возвращал их обоих к реальности, которая на время исчезла, безжалостно уничтожив их самих со всем плохим, что еще невыносимой тяжестью давило на плечи. Какими они оба вернутся в этот вновь родившийся мир, предположить было невозможно. Мыслей и чувств не было – только полное удовлетворение, после которого даже наступление смерти уже не имело никакого значения.

Совершенно обессиленная, Надя опустилась по кафельной стене на мокрый пол, у нее сильно кружилась голова. Сергей сел рядом и, взял ее лицо в ладони, долго и со вкусом целовал. Он трогал мягкими губами ее веки, тонкую кожу на висках, захватывал длинные ресницы – словно узнавал ее лицо заново, наощупь. Потом осторожно встал, тяжело поднял ее, тщательно вытер ее тело полотенцем, высушивая мягкой пушистой тканью каждую складочку. После этого быстро вытерся сам и с трудом, словно совсем остался без сил, подхватил ее на руки и понес в кровать. Тесно обнявшись, словно сиамские близнецы, они замерли под легкой чистой простыней, пахнущей чабрецом – Тимофеевна любила перекладывать постельное белье в шкафу сухими травами. Этот запах напомнил засыпающей в его руках Наде о летней степи, порхающих над цветущим шалфеем бабочках, звенящих в небе жаворонках. Случившееся оказалось новым, незнакомым, как будто прошедший год разлуки был необходим, чтобы научить их настоящей страсти, а то, что они переживали раньше, было всего лишь прелюдией.

Они так и не сказали друг другу ни слова – в человеческом языке не было понятий и определений, объясняющих то счастье, которое внезапно накрыло их. Язык плоти оказался в тысячу раз мощнее и выразительнее, чем все слова о любви, произнесенные вслух…