Кофейные истории

– О том, что седых волос у вас, кажется, прибавилось, – ответила я рассеянно, поглощённая собственными мыслями.

О, роковая ошибка!

Эллис тут же вспомнил о грядущем свидании Мадлен с Миреем и помрачнел. Ни дополнительный кусок тёплого пирога, ни крепкий чай не смогли развеять его меланхолию и остановить поток самоуничижительных речей. Но дурное настроение не лишило детектива привычной изворотливости: он воспользовался моим чувством вины и взял с меня обещание подвезти его особняка на Спэрроу-плейс – «перекинуться с Клэром словечком». На город уже опустилась ночь, завешивая окна густым туманом, и даже ароматы кофе, ванили и шоколада в «Старом гнезде» сменились успокоительным запахом лаванды и фиалки от душистых палочек, которые Мэдди зажигала с некоторых пор перед сном. Не самое лучшее время для джентльмена, чтобы заглянуть к знакомой, даже если на самом деле он навещает её дядю… но как отказать Эллису! Лайзо, без сомнений, догадывался, о чём я думаю, и потому всю дорогу подтрунивал – то над детективом, то надо мной.

Катастрофы, впрочем, не случилось.

Сэр Клэр Черри, как услужливо предупредил меня мистер Чемберс, закрылся в библиотеке наедине с историями Игнасиуса Монро. Эллис глубоко вздохнул, зачем-то пересчитал наличные деньги – и решительно толкнул дверь. Мы все – дворецкий, Лайзо, спустившаяся на шум Юджиния и я – замерли в ожидании взрыва, скандала, убийства… Небесам ведомо, чего ещё. Однако через несколько минут раздался всего-навсего требовательный звон колокольчика. Явившийся на зов Джул выслушал пожелания, растворился в полумраке особняка и вскоре вернулся с колодой карт, графином и двумя бокалами.

От сердца у меня отлегло.

Мы разошлись: Лайзо – посмеиваясь, мистер Чемберс – бледнея и держась за грудь, а Юджиния – явно изнывая от любопытства. Клэр же проговорил со своим незваным гостем до самого рассвета и на завтрак явиться не соизволил. А Эллис, похоже, задремал прямо в библиотеке, в кресле – как мне потом рассказывали, покинул особняк он уже за полдень, потирая поясницу, и выглядел при этом изрядно озадаченным.

– Боюсь, дядя ему наговорил всякого… – вырвалось у меня, когда мы вечером возвращались из кофейни.

– И поделом, – усмехнулся Лайзо. – Нечего было спрашивать совета в любовных делах у этой ядовитой змеи… Прости, Виржиния, ядовитый или нет, всё же он тебе родная кровь.

– Ничего, – вздохнула я. – Возможно, сэр Клэр Черри был бы даже польщён, если б услышал о себе такое. А ты, похоже, задет.

Глаза у него вспыхнули дубовой зеленью, хотя лицо находилось в тени.

– Ещё бы. Почему он ко мне-то не обратился? – искренне посетовал Лайзо. – Знает же, что я с женщинами умею обращаться, сколько их было-то… – и он прикусил язык.

Поздно.

Я вспомнила и вдову О’Бёрн, которой хватило и одного взгляда, чтоб растаять, и других женщин, уделявших Лайзо слишком много внимания, по моему мнению.

– Ах, так. И сколько же? – голос у меня сделался медовый. Лайзо как воды в рот набрал. – Нет-нет, продолжай, зачем же останавливаться на самом интересном месте и будоражить любопытство.

– Будоражить осиный рой, – пробормотал он в сторону, улыбаясь.

Мне тоже стало смешно; нет, решительно не понимаю – как некоторые женщины всерьёз годами занимают себя ревностью? Это ведь как модная премьера в театре: первые полчаса интересно, а затем и не знаешь, куда себя девать.

– Ты что-то замолчала, Виржиния.

– Так, размышляю, – вздохнула я, отвернувшись к окну. Ночной Бромли в начале апреля, определённо, был очарователен – густой туман, редкие огни, ощущение пробуждающейся жизни повсюду, даже в затхлой сырости Эйвона. – Нелёгкое испытание для гордости – любить красивого до умопомрачения мужчину.

– Как и умную женщину, – вернул он мне комплимент.

То был чудесный вечер, сказать по правде, один из самых мирных за последнее время. Единственное, пожалуй, что его омрачало – мысли о предстоящем визите к похоронных дел мастеру. Эллис упомянул, что Горацио Монк не брал подмастерьев – кроме одной «презабавной особы»… Абени?

Твайлайт-Гарден полностью оправдывала своё название. Вероятно, в летних сумерках это была воистину очаровательная улица. Расположенная на самой окраине, однако не в бедном прифабричном районе, а в зелёном, новом, респектабельном, она пологой дугой обнимала частные дома – весьма отдалённые друг от друга, аккуратные. Земля здесь стоила недорого, разумеется, по сравнению с центром и фешенебельными краями «бромлинского блюдца», но не считалась перспективным вложением. Участки здесь покупали для того, чтобы с комфортом обосноваться в тишине и покое: сырую осень и вьюжные зимние дни проводить у камина, не тревожась ни из-за городского шума, ни из-за тесноты, а в тёплое время года прогуливаться в своё удовольствие по другую сторону дороги – среди яблонь, вишен и слив, высаженных совсем недавно, а потому ещё маленьких.