Кофейные истории

У крыльца «Старого гнезда» собралось уже человек шесть; детектива и Лайзо я узнала тотчас же, издали, чуть погодя – старшую миссис Стивенсон, одну из посетительниц, испуганно прижимавшую платок к губам. Остальных видела впервые – вероятно, это прохожие остановились, заслышав шум. Прямо на мостовой, чуть поодаль от ступеней, лежал, уткнувшись лицом в скрещённые руки, мужчина в тёмно-красном сюртуке.

– Салих, – пробормотала мисс Ишервуд, и с испуганно округлившимся глазами разом сделалась похожей на обычную горожанку. – Что с ним случилось-то?

На голос обернулся Эллис, и на лице его промелькнуло облегчение.

– А вот и вы, слава Небесам. Леди Виржиния, приютите умирающего?

В этот момент мужчина на мостовой зашевелился, застонал, прижимая руки ко рту, словно его мучили спазмы в горле; вокруг расходилась вонь, словно гнилой чеснок толкли в ржавом тазу. Стало страшно: вдруг этот человек болен чем-то заразным, и всем нам грозят такие же неприглядные страдания?.. И тут же меня охватил стыд; я стиснула рукоять трость и, стараясь не показывать слабости, негромко приказала перенести Салиха в комнату без окон, примыкающую к чёрному ходу. Там было всё необходимое, чтобы разместить несчастного, и она находилась достаточно далеко от кухни – и от чужих взглядов, которых становилось, по правде сказать, слишком много. Горожане, которые наслаждались погожим деньком, прогуливаясь по улицам, и гости моей собственной кофейни…

Заметив среди зевак Луи ла Рона, чья рука уже тянулась к записной книжке в нагрудном кармане, я обернулась к крыльцу и сказала нарочито громко, чтобы услышали и зеваки тоже:

– Кажется, джентльмену стало плохо. Всё, что ему нужно – покой и немного нюхательных солей. О нём позаботятся. Прошу вас, господа, возвращайтесь в зал – мне, право, неловко, что это небольшое происшествие так вас обеспокоило.

Салиха к тому времени увели, точнее, унесли за угол кофейни. Призыв же возымел действие; Эрвин Калле сразу вернулся в тепло и уют зала, а случайные свидетели стали расходиться. Луи ла Рон, впрочем, ретироваться не спешил, и некоторые следовали его примеру, точно надеялись увидеть продолжение спектакля.

Помощь никто из них, конечно, не предложил.

– Нюхательные соли? Но тот джентльмен в кепи сказал, что этот человек умирает! – громким шёпотом воскликнула миссис Стивенсон, делая шаг ко мне.

Взгляд мой против воли метнулся к побелевшему лицу мисс Ишервуд.

– Ах, пустое, – сказала я вслух, уводя миссис Стивенсон в зал. – Это же детектив Эллис, тот самый. Экстравагантность, ничего более. Но, во имя святой Генриетты Милостивой, я лично прослежу за тем, чтобы к несчастному позвали доктора. Как любезно с вашей стороны было проявить беспокойство о сущем незнакомце, миссис Стивенсон! Как никогда, я горда знакомством с вами, столь добродетельной и сердечной особой!

Продолжая разговор в таком же духе, дабы усыпить у гостей тревогу, я вернулась в кофейню. Несколько минут понадобилось, чтобы замять неловкость и под благовидным предлогом отлучиться; Фея Ночи всё это время простояла на месте, бледная и неподвижная, точно ледяная статуя.

– Святые Небеса, только не снова, – пробормотала она едва слышно, когда я вела её по тёмному коридору между залом и кухней. – Он ведь ни при чём… ни при чём…

От слов этих веяло затхлостью и холодом, как из отверстого склепа. Я не подала виду, что разобрала бормотание, но запомнила на всякий случай всё сказанное.

«Похоже, что Эллис был не так уж неправ, когда посчитал, что скорее мне удастся вызвать Фею на откровенность, чем сыщику или тем более простому гусю…» – подумалось вдруг.

Он не ошибся и кое в чём другом: Салих правда умирал.

Судя по сбивчивому рассказу Феи, дурно ему сделалось около двух часов назад. С утра он выглядел вполне здоровым и с радостью предложил проводить её до «Старого гнезда». Но перед самым отъездом повёл себя странно: начал полоскать рот, точно пытаясь изгнать неприятный привкус, кривился.

– Я спросила его, не перепил ли он вчера, – сказала мисс Ишервуд хрипло. – А он посмеялся, ответил, что у нас такое творится, что и выпить не грех. А потом добавил, что горло, мол, скребёт, да и голова болит так, что вот-вот лопнет. Я и решила – глотнул холодного… И мы уже почти до места добрались, да он из кэба выскочил пораньше, сказал, догонит. А вот оно как… вот оно как… Он болен?

Эллис наклонился над Салихом, который, кажется, уже мало чего понимал. Оттянул ему веки, потом пригляделся к запястьям, нащупал пульс… Затем помахал ладонью у него перед глазами:

– Мистер Салих, вы меня видите? Различаете что-нибудь?

Тот замычал в ответ – и снова скрючился, прижимая руки к животу. Эллис выругался сквозь зубы, снял кепи и швырнул на столик.

– Болен, если бы! Его отравили, мисс Ишервуд.

Она вскинулась:

– Что?!

На какие-то секунды воцарилась устрашающая тишина, и стало отчётливо слышно шёпот у двери – с отчётливым марсовийским акцентом

– Арсеник, арсеник, о мон дьё…