Очнулась я около восьми утра; на площади Спэрроу-плейс надрывались, словно пытаясь друг друга перепеть, «гусиный» свисток и клаксон автомобиля. Сон ушёл, оставив после себя лишь чувство недоумения и, пожалуй, отвращения. Вспоминать его, выискивая крупицы смысла, было всё равно что копаться в куче гниющего мусора…
Одно я знала точно: в ближайшее время к вину я не прикоснусь.
Завтрак однако прошёл на удивление спокойно. Клотильда де Нарвенья, по обыкновению в чёрном с головы до пят, держалась строго и скорбно – не поднимала глаз, не размыкала губ и даже, кажется, не дышала, обратившись в кладбищенское изваяние. Она чахла над запечённым палтусом с вялеными томатами так, словно перед ней лежала сапожная подошва. Отец семейства, Мауро, боялся потревожить супругу и держался тише испуганного крольчонка, но с едой расправлялся наоборот торопливо, точно боялся, что тарелку у него вот-вот отнимут. Паола – безупречная выдержка, выразительная синева вокруг глаз – расточала улыбки и ворковала над детьми, а мальчики, чувствуя всеобщее напряжение, вели себя смирно.
И только старушка Энца отдавала должное искусству моего повара… Что ж, иногда скверное зрение и частичная глухота становятся благом.
– Ах, какая очаровательная атмосфера, – выразительно закатил глаза Клэр. – О, это многозначительное молчание, о, эта тишина! Похоже на склеп, только пахнет лучше. Дорогая племянница, вам случалось завтракать в склепе?
– Нет, дядя.
– Считайте, что да, – разрешил он мне великодушно. – Да, кстати. Я сегодня отвезу мальчиков взглянуть на дом для умалишённых. В воспитательных целях… – Он сделал паузу. – Надо ведь показать, к чему приводит распущенность, когда человек не желает держать себя в руках.
Намёк был более чем прозрачный. Я тут же вспомнила безобразный скандал, учинённый «милой Клотильдой», и не удержалась от шпильки.
– Разве обязательно ехать так далеко, чтобы посмотреть, как люди бросаются на стены и ломают вещи? Мы все недавно имели возможность за этим понаблюдать. К прискорбию.
– Будьте добрее, племянница, к чему упрёки, – елейно отозвался Клэр, из-под ресниц бросая взгляд на супругов де Нарвенья. – Там ещё, поговаривают, есть одна занятная особа, которая считает себя закипающим на плите кофейником.
Последняя фраза, казалось бы, никак не была связана с нашими незваными романскими гостями, да и произнесена была по-аксонски, однако дядино искусство наносить тяжкие оскорбления, не сказав ничего особенного, в очередной раз победило законы природы и здравый смысл: Клотильда вцепилась скрюченными пальцами в ложку, а Мауро, напротив, застыл изваянием, выпятив челюсть.
Поделом им, впрочем. Не стоило превращать мой особняк в театральные подмостки и разыгрывать дурную пьесу.
– О, и это не новость. Хотя настоящий кофейник, думается мне, лучше умеет сдерживаться, чем иные… особы.
– Поразительно тонкое для юной леди наблюдение, – ещё слаще ответил Клэр. – Право, я смотрю на вас и буквально на кончике языка ощущаю наше родство. Что же до кипения, дорогая племянница… Не всякий человек может сдержать свою бурлящую кровь.
Я на секунду замешкалась, обдумывая ответ, но тут внезапно подала голос Паола.
– В этом доме – всякий, – сказала она весьма холодно. – А кто не может, тому, вероятно, место в другом доме. Да, леди Виржиния, с вашего позволения я поддержу предложение сэра Клэра Черри. Мальчикам полезно будет воочию увидеть, что такое душевное нездоровье… То есть – снова увидеть и таким образом закрепить урок.
Клотильда де Нарвенья выронила вилку, Мауро вздрогнул от неожиданности… Не знаю, что было бы, но вдруг бабушка Энца тоненько, потешно расчихалась, и тяжесть, витавшая в воздухе, несколько развеялась. Вскоре мы покончили с завтраком, точнее, я воспользовалась тем, что принесли утреннюю почту – и сбежала в свой кабинет, велев кофе подать туда же.
И к лучшему, как выяснилось.
Среди десятка писем одно выделялось разительно – плотный конверт, кроваво-алая печать. Оттиск единорога с львиным хвостом мне до недавних пор не встречался, но я узнала его тотчас же: герцоги Хэмпшайрские.