Кофейные истории

Мне бы хотелось помедлить с ответом или вовсе сослаться на неведение, но требовательный взгляд не давал ни малейшей возможности проявить слабость. К тому же маркиз Рокпорт направил меня сюда не затем, чтоб я процитировала к месту несколько утешительных изречений святых, а для того чтобы отыскать нечто полезное в мутных водах политических дискуссий и грязных сплетен.

Пусть бы даже пришлось запачкаться.

– О голосах в парламенте, ратующих за войну с Алманией?

Герцогиня опрокинула в себя содержимое чашки столь страстно, что я начала подозревать: там не десять капель бренди в чае, а десять капель чая в бренди.

– Именно, – процедила она сквозь зубы. – И этот скот ещё обвинял Руфуса… лорда Хэмпшайра в трусости. Якобы он не верил в военную мощь Аксонии. Ха! Он осознавал её пределы куда лучше, чем кто бы то ни было другой. На быструю войну, о которой мечтают эти недоумки, и надеяться не стоит, мы увязнем, как в болоте, и весь континент с нами заодно. Прольётся море крови, море, леди Виржиния. Даже если победа останется за нами, она обойдётся слишком дорого.

Святые Небеса, рассуждения о политике! Право, легче поддерживать беседу о новой выставке с леди Клеймор, о поэзии – с миссис Скаровски, а с Эллисом – о расследовании убийств. Всё понятнее и честнее, чем это.

– Любая война возвышает одних и низвергает других, – ответила я тем не менее, представив на своём месте дядю Рэйвена. – И каждый надеется, что окажется в числе первых, а не вторых.

– И втуне, – ответила герцогиня резко. – Хуже недальновидного глупца только глупец, считающий себя дальновидным. Они радуются, радуются смерти, которая, как им кажется, развязала им руки… И леди Фэйт прислушивается к этой собачьей своре больше, чем ко мне. Не так давно она имела наглость заявить, что-де осторожность – удел стариков, а молодому прогрессивному уму… – в горле у неё заклокотало, и ей пришлось на некоторое время замолчать, переводя дыхание. – Собственно, тогда мне и пришла в голову мысль пригласить вас. Вы молоды и известны своим вольнодумством, и в то же время вы невеста маркиза Рокпорта и, следовательно, верная подданная Его величества. Такая блестящая идея, но леди Фэйт заупрямилась. Не желает смотреть правде в глаза.

У меня, признаться, едва сердце не остановилось. Ведь говорят же: если хочешь рассорить двоих, приведи одному в пример второго. И как теперь мне выполнять поручение дяди Рэйвена и заводить дружбу с дочерью герцога?

Надеюсь, впрочем, что эти чувства не отразились на моём лице.

– Дети часто поступают наперекор воле своих родителей. Вовсе не обязательно, что леди Фэйт верит в то, что говорит, даже если и поддерживает сторонников войны, – предположила я.

– Вы слишком хорошо думаете о ней, – ответила герцогиня. Затем нахмурилась. – Но и я сегодня что-то слишком рассеяна. Пригласить на чашку чая и позабыть об этом! –Она схватила колокольчик с подноса и затрезвонила: – Эбби! Эбби! Ещё особого чая для меня и обычного – для леди Виржинии. Или вы предпочитаете кофе, как я слышала?

С облегчением я ухватилась за новую тему, чтобы взять передышку.

– Было бы странно владеть кофейней, но выбирать чай.

Герцогиня позволила себе поморщиться, не скрывая неодобрения.

– В моё время кофе считался непристойным напитком, напитком мужчин. Говорили, что он возбуждает страсти.

Величайшего усилия стоило мне промолчать; но никто не мешал думать о том, что крепкое спиртное гораздо более пагубно сказывается на подспудных страстях.

– Маркиз Рокпорт ценит кофе за способность прояснять разум.

– Ах, так? – вздёрнула начернённые брови герцогиня. – Впрочем, неважно. Так или иначе, я запретила держать в этом доме кофе. Эбби, ты ещё здесь? – нахмурилась она, поворотившись к горничной. Та терпеливо дожидалась окончательных указаний, не обращая внимания на недовольство хозяйки – очевидно, привыкла. – Тогда особый чай мне, и обыкновенный – для леди Виржинии. И сходи ещё раз за этой дря… за леди Фэйт.

Оскорбление было нанесено леди Фэйт, с которой мы даже не были пока знакомы. Но почувствовала я себя так, словно пощёчину отвесили мне. Даже самая скверная хозяйка, если только она считала себя леди, не позволила бы себе так относиться к служанке, как герцогиня – к своей дочери. Более великодушный человек мог бы сказать, что виною всему горе, однако разве каждый, кто переживал большую потерю, превращался в тирана для своих близких? Отнюдь. В конце концов, герцогиня не осталась в полном одиночестве, рядом с нею была дочь… Эти две женщины, которые могли стать опорой друг для друга, но вместо того пытались ужалить друг друга побольнее.

Словно ощутив тяжесть моих размышлений, герцогиня схватила веер – разумеется, чёрный – и принялась яростно обмахиваться. Щёки у неё разгорелись неподобающим для вдовы румянцем.

– Ни минуты покоя, – пожаловалась она. – Никто ничего не может сделать должным образом. Даже похороны, и те… Леди Фэйт и пальцем не шевельнула.