…темнота расступалась медленно, неохотно, словно невидимая рука отдёргивала одну газовую занавесь за другой. Мой особняк с высоты выглядел сияющей детской игрушкой посреди чёрного-чёрного города, хрупкой, уязвимой. Дремал на краю Спэрроу-плейс «гусиный» патруль – два несчастливца, вынужденных коротать ночь на площади только потому, что неподалёку располагался дом начальника Управления спокойствия. Если присмотреться повнимательнее, можно было различить ещё одного человека рядом с особняком – неприметного, скромно одетого, почти обезличенного, подобно многим «осам». Дальше расстилался сплошной мрак.
Но он казался монолитным лишь на первый взгляд.
Один участок, чуть более чёрное пятно на фоне остальной темноты, постепенно продвигался от края «бромлинского блюдца», полз, как паук, смещаясь то в одну сторону, то в другую.
Меня замутило от отвращения, однако я заставила себя смотреть.
– Здесь я могу всё, – прошептала я, опускаясь на сияющую крышу особняка. – И нечего бояться ни мне, ни моим гостям… Эй, ты, в тенях – откройся!
Словно отзываясь на слова, подул ветер. Сперва слабый, но затем всё сильнее и сильнее; в неудержимом потоке воздуха проскальзывали искры, словно их порождало столкновение завихрений, подобно удару камня по камню. Ветер этот врывался в темноту и рвал её на кусочки, растирал в порошок и сносил к горизонту, разоблачая пристыженный город. Яснее проступали силуэты домов, шпилей, строгий узор брусчатки, человеческие фигуры в окнах – о, бессонные ночи над учёными книгами и над любовными письмами, у постели умирающих и на свадебном ложе, за работой и в пьяном безделье…
И то, что приближалось к моему дому, тоже становилось видимым – чудовищная марионетка, кукла, собранная из множества неподходящих друг к другу частей, подвешенная на нитках. Нитки с крестовиной уходили ввысь; можно было различить пальцы, направляющие движения марионетки, но лицо кукловода оставалось сокрытым.
Меня едва не вывернуло от отвращения.
От этой чудовищной химеры за милю несло смертью – застарелой, иссохшей, и совсем ещё свежей – резкой и едкой.
Она подобралась уже совсем близко – копошилась на той стороне площади, за спинами у беспечно дремлющих на лавке «гусей».
– А ну брысь, – шепнула я и махнула в её сторону веером. – Поди прочь! Сюда ты сегодня не войдёшь.