Когда Алиса упала

Мимо ковыляет Оринда Флауэрс, при каждом шаге у нее подрагивают щеки.

Кэти дышит мне в шею.

– Миссис Флауэрс, как продвигается сбор средств? На памятник?

Но Оринда не слышит. Кэти шипит:

– И ваш несуразный фонтан.

* * *

Церковный двор идет под уклон от дома собраний к ручью Брука. Мы направляемся к коляске, что стоит в ряду с другими, сухая трава хрустит под ногами. Лайонел уходит вперед. Проверяет, все ли в порядке с коляской, лошадьми и упряжью, поправляет вожжи.

Тоби держит меня за руку, напевает и выдувает воздух, сложив губы трубочкой, и прыгает на одной ножке. На одной ножке три раза, на другой шесть. Снова. И снова.

– Угомонись, – говорит Кэти, касаясь его руки.

Он отпускает мою ладонь, кружится, идет задом наперед, сердито уставившись на Кэти. С носка на пятку, с носка на пятку. Явно подначивает ее. Я вижу в его глазах вызов, твердый как кремень. И вдруг точно удар молнии: он знает, что она не его мать. Потому что краешек у этого кремня зазубренный.

Тоби широко открывает рот:

– Ва-ва-ва.

Поднимает руки, будто держит лук, и делает вид, что пускает в Кэти стрелу.

Кэти вздрагивает. Краснеет. Мы у коляски Оринды, и она видела всю сцену.

– Хорошего воскресенья, – говорю я, не замедляя шага.

Кэти опускает взгляд, словно больше всего на свете ее интересуют кончики туфель, выглядывающие из-под юбок, хотя она и косится украдкой на людей, мимо которых мы проходим.

– Хорошего воскресенья, – кричит она достаточно громко, чтобы привлечь внимание каждой группы.

Мужчины приподнимают шляпы, женщины кивают из-под солнечных зонтиков, но никто не делает и шага навстречу. Нас в свой круг не впускают.

Мы, Сноу, прокаженные. Знакомое чувство. Будто мы живем под стеклянным колпаком.

* * *

Тоби отправили в его комнату. Кэти запирает его, потом идет к себе (ее комната напротив, тоже на втором этаже) и захлопывает дверь. Лайонел уже дремлет в гостиной, перекинув ноги через ручку кресла. На его груди развернутая газета, он похрапывает, и чем жарче будет становиться с приближением вечера, тем этот храп будет громче.

Я иду по коридору, расстегивая на ходу пуговицы на воротнике, обмахиваюсь веером. Во двор, где хотя бы есть чем дышать. Мои туфли стучат по ступенькам вниз, на кухню: хорошо, хоть что-то нарушает тишину. На столе в центре кухни тарелки и чашки, пустой молочник, вилки и ножи. Все готово к обеду, осталось только отнести посуду в столовую.

Я распахиваю дверь черного входа, выхожу в огород и поднимаю ручку водоколонки. Вода брызжет на землю, переливается через подставленные ладони. Плещу водой в лицо. Вода холодная, и я ежусь, когда она попадает мне на грудь. Встряхиваю руки. Солнечный свет бликует на каплях. Я смотрю на аккуратные грядки в огороде. За ними начинается сад.

Мама выращивала нуазетовые и чайные розы и гортензии. Летом букеты стояли по всему дому, цветы засушивали в книгах, чтобы вспоминать о летнем тепле промозглым февралем.

Лидия поставила под плакучей ивой деревянную скамейку. Посадила рядом гардении и камелии, куст сирени. Поздней осенью зацветали камелии – вишневые и розовые, и на Рождество мы с Алисой и Лидией размещали на каждом столе чаши с цветами. Скамейка никуда не делась, но камелии исчезли, как и беседка, возле которой цвела сирень. Георгины, дельфиниумы и мальвы. Спутанные ветви ивы касаются земли.

Водовороты блестят, словно черное дерево, вода хлюпает у корней и выступающих камней. На поверхности пруда тысячи водомерок замерли, широко расставив длинные ножки.

Скрестив руки, я впиваюсь ногтями в локти и прохожу мимо огорода к парадному входу в дом. Спотыкаюсь о камень, но сохраняю равновесие. Оглядываюсь на закрытую дверь амбара. Слышу приглушенные звуки, это каурый жеребец Лайонела, вечно он грызет доски стойла. А кобыла лягает перегородку.

Я перевожу взгляд на низкую крышу кухни и окна второго этажа, останавливаюсь на окне Тоби. Если нужно раскрыть его, приходится чем-нибудь подпирать раму. Сейчас окно закрыто, солнце отражается в стекле.

Я будто вижу: Алиса высовывается из окна, она держит Тоби за руки, его ноги пытаются нащупать опору на кухонной крыше. Алиса задумала сбежать и забрать мальчика с собой.

Она вовсе не собиралась причинить ему зло. Она накладывала заклятья на Деревья-стражи, чтобы они охраняли его от Плохих в пруду. В своем затуманенном воображении она спасала его.

– С окном что-то не так?

Эмос стоит у амбара, его белая рубашка застегнута под горло, сюртук и брюки выглажены. Он вертит шляпу в руках. Лицо гладко выбрито, подбородок четко очерчен, улыбка легкая, а движения еще легче. Он подходит ко мне.

– Все в порядке.

Он смотрит мне прямо в глаза и, когда я отвожу взгляд, резко поворачивается. Показывает пальцем наверх:

– Комната мальчика.

Ладонь моя невольно касается горла. Пульс так и частит. Я говорю:

– С окном все в порядке.

– Ладно. – Он нахлобучивает шляпу и кивает, будто отвечая на незаданный вопрос. – Хорошего вам воскресенья.