Когда Алиса упала

Он проходит так близко, что мне приходится подобрать юбки и отступить на шаг. Поворачивается, чтобы посмотреть мне в лицо, но не останавливается. На губах его по-прежнему играет улыбка. Он снова перехватывает мой взгляд, затем глаза скользят вниз, на мои руки, вцепившиеся в складки юбки.

– Хорошего воскресенья, – повторяет он с напором.

– Да. Хорошего воскресенья.

Он снимает шляпу и низко кланяется, разведя руки в стороны.

– А завтра понедельник, и так далее, и так далее.

Глава 16

– Раненько вы поднялись.

Сирша разжигает огонь в печи и, не оборачиваясь, жестом просит меня подать ей хворост для растопки.

Я достаю хворост из плетеной корзинки.

Сирша тычет в печку кочергой, пока дрова не разгораются. Потом встает, взмахнув полотенцем, привязанным к поясу. Замечает, что я в дорожном костюме.

– Куда это вы собрались?

– У меня встреча. В Хэрроуборо.

– Мм. На дилижансе поедете.

– Да.

– И Лайонела не подождете, хоть можно с ним поехать.

– Сирша.

– И выходите через кухню, а не в парадную дверь.

– Кэти знает. Тут нет никакой тайны.

Она машет на меня рукой:

– Ладно-ладно.

Она берет две чашки и ставит их на стол. Звякает крышка от жестянки с чаем – Сирша насыпает чай в железный чайник. Закрыв коробку, Сирша убирает ее на полку, опускается на стул и шлепает ладонью по соседнему, приглашая меня присоединиться.

* * *

Аромат чая расплывается в воздухе.

– Эмос сказал, что вы хотите проверить окна на втором этаже.

– Ничего подобного я ему не говорила. И я не хочу, чтобы он поднимался.

– Он сказал, что вы попросили…

– Ни о чем я его не просила. И не пускай его в дом.

Сирша поднимает чашку и, хмурясь, дует на чай.

– Ладно, Элиаса отправлю.

– С окнами все в порядке, – говорю я и киваю на дверь: – Пора на дилижанс.

Я целую Сиршу в щеку. Она вздрагивает от удивления.

– Вернусь в три сорок пять.

В такую рань дорога подернута дымкой. Густой туман стелется над спекшейся землей. Часам к десяти его без следа разгонит солнце. Но сейчас он завивается вокруг моих юбок, закручивается у корней деревьев, клубится у воды. Туман плывет над мельничным прудом в Тюри, редеет на мосту к конюшне. Дилижанс уже стоит перед домом, четыре лошади в наглазниках. Они роют землю копытами и трясут головами, тянут за уздцы, им не терпится тронуться в путь.

Кучер, сидящий на облучке, не любит опозданий. Я спешу по дорожке. Пассажир в высокой бобровой шапке придерживает дверцу и, подав руку, помогает мне забраться в дилижанс.

– Вам до Конкорда? – спрашивает он.

– Только до Хэрроуборо, – отвечаю я, усевшись на краешке сиденья, словно на насесте, подложив руки под себя.

Дилижанс трогается. Резкий укол сомнения. Может, эта Китти и не придет.

Мужчина, который помог мне сесть в дилижанс, протягивает открытую жестянку.

– Засахаренный имбирь, – говорит он, я беру кусочек, и он улыбается, будто у нас какая-то общая тайна. Но точно так же он улыбается, предлагая угоститься другим пассажирам, а все путешествие смотрит в окно.

* * *

Кондуктор помогает мне выйти.

– Вы уверены, что вам сюда?

– Да.

Он с сомнением смотрит на меня, протягивая обратный билет, но больше ничего не говорит. А если бы и попытался, я бы все равно не обратила на него внимания.

Я натягиваю перчатки и поправляю шляпку, солнце уже высоко. Поднимаю юбки, чтобы не испачкать их в грязи, оставленной каретами за отелем «Феникс». Мануфактуры, закрывающие вид на реку, проснулись уже много часов назад и изрыгают копоть и пламя. В церкви за две улицы отсюда звонит колокол. Из-под колес телеги, везущей мешки с зерном, летят гравий и песок. Тут легко заблудиться. И тут шумно. И все куда обшарпанней, чем мне помнится.

Трактир находится в узком здании на Файетт, чуть в стороне от главной улицы, между рынком и жестяной лавкой, четвертая дверь от угла. Китти Суэйн ждет у входа, мечется взад-вперед, ломая руки. Перекладывает вязаную сумочку с одного локтя на другой. Подол ее простого коричневого платья дважды подогнут, нижних юбок нет. Даже с другой стороны улицы я вижу, как она прячет лицо от взглядов прохожих.

Я жду, пока проедет длинная телега, груженная бревнами, и перехожу дорогу. Из рыночных ворот выходит какой-то человек. Я неловко роняю зонтик, и человек, пытаясь не наступить на него, натыкается на меня. Мы хватаемся друг за друга, чтобы не упасть.

– Мои глубочайшие извинения…

– Я так невнимательна…

– Миссис Эбботт.

Он отпускает мои руки, делает шаг назад, наклоняется за зонтиком и протягивает его мне. По-мальчишески улыбается, довольный собой.

– Это вы. Я заметил вас с той стороны улицы и подумал: «Это же миссис Эбботт». И вот вы здесь.

– Мистер Харгривс.

Я раскрываю веер. Наклоняю голову. Это новый заведующий кафедрой латыни. Лучший ученик Бенджамина. Сменивший его.

Он смотрит на меня, и мне не в первый раз приходит в голову, что одеяние Харгривса слишком сурово для его наружности. Простой воротничок и темно-серая ткань будто созданы для другого человека, а не для его мягких щек, и губ, и пепельно-серых волос, завивающихся на кончиках.

– Настоящее чудо видеть вас здесь, – говорит он.

– Правда?

– Мы с Адой только что… ну, как у вас дела? Я хочу сказать…