Когда Алиса упала

В лобби отеля «Феникс» прохладно. Никто не обращает на меня внимания. Я сижу на изогнутом диванчике, обитом лоснящимся зеленым бархатом. Портье придвинул ко мне маленький столик и взял на себя труд принести мне спритц с содовой, я киваю ему и отпиваю глоток. Содовая выдохлась. Я притворяюсь, что это не так. Я притворяюсь, что я просто женщина, сидящая в лобби отеля, потому что возможен дождь, а то и гроза. Я вдова, передо мной люди расступаются, мне сочувствуют. Люди спускаются и поднимаются по ступенькам, я вижу сапоги и ботинки на пуговицах, ковровые саквояжи и кожаные кофры. Звонок подзывает носильщика. Бренчат ключи от номеров. Туда-сюда.

Я положила пакет на стол. Он дважды перевязан бечевкой. Узелок не развязывается, поэтому я сдвигаю веревку и сбрасываю ее на сиденье. Блокнот. Тонкий, сморщенный по краям, будто он лежал под дождем, обложка из дешевой синей ткани.

Открой блокнот. Слова не кусаются.

Я быстро пролистываю страницы. Все испещрены фразами и рисунками без всякой связи. Ни одной даты. Алисин почерк аккуратный, как всегда – она очень старалась много лет назад, когда я учила ее. Ни одной ошибки, этим она гордилась, учила сложные слова из моих старых учебников, которые я ей давала. В уголке ее комнаты, который мы превратили в кабинет, я учила сестру арифметике, истории Французской революции, рукоделию и началам французского – тому, чему выучилась сама.

Она снова приходила. Я не могу смотреть на ее зубы. Огромные, как окна. Мэрион назвала бы ее Мэри Мул.

«Ох, Алиса».

Я провожу пальцем по вмятинам от карандаша на бумаге.

* * *

Глаза у Китти как зеленое стекло. Иногда я хочу разбить их. Снова и снова всегда есть надежда.

Когда?

Карандашный набросок. Вид с веранды женского отделения. Я узнаю трубу, торчащую над деревьями. Алиса нарисовала ухмыляющихся чудовищ, висящих на ветках. У них сучковатые колени. Длинные когти. У некоторых вместо волос языки пламени.

Сегодня лед. Пальцы на ногах все еще немеют. Лимонный кекс.

Еще один набросок: вдова с такой длинной вуалью, что она собирается на земле у ее ног. Женщина держит в руках единственную лилию и стоит у маленькой, видимо выкопанной для младенца, могилы.

Вырванная страница. По неровному краю выведены завитушки. Это Китти в профиль, без родимого пятна, улыбающаяся. Она почти хорошенькая, и каким-то образом Алисе удалось поймать свет от окна.

Я буду хорошо себя вести.

Ящик. Миссис Б. сказала, что в этот раз будет не так долго, но она ошиблась. 1786 секунд. Я считала.

Отправила жалобу доктору М.

Я перестаю дышать, увидев изображение на следующей странице. Девушка привязана к креслу толстыми ремнями, лодыжки притянуты к ножкам кресла, кисти к подлокотникам. Грудь тоже туго стянута ремнями. Голова в квадратном ящике, запертом на замок сбоку. Сверху на ящике лежит кошка – лапы свешиваются, глаза смотрят прямо на меня.

Я прикрываю рот дрожащей рукой. Кожаные ремни. Синяки.

«Что они с тобой сделали?»

Китти на меня сердится. Почему ты не можешь хорошо себя вести.

Он наблюдает. Повсюду. Он повсюду. Его глаза как камушки.

Миссис Б. говорит, что я выдумщица.

Лимонный кекс. Миссис Б. пускает пыль в глаза. Дамы поют, как кошки, но ужасно праведные. Пахнут вербеной и кремом для обуви.

Пустая страница.

Еще одна страница. Кошка. Или не кошка. Части кошки, разрозненные. Усики в ряд, будто их вырвали и разложили на столе. Мех с ляжки, мышцы, кости, лапки, каждый коготок нарисован отдельно. Одно ухо искромсано. По краю надпись: ХАРПЕР, ПОКОЙСЯ С МИРОМ.