Когда Алиса упала

Ада смахивает шелуху от семечек из клетки и чмокает воздух, будто целуя птичек. Потом берет мое блюдце и ставит его на столик у дивана. Наклоняет голову и ждет, когда я поднимусь.

– Дорогу вы знаете, – говорит она.

Старая комната Алисы с шестью стенами и окнами находится в башенке, построенной обитателями дома за два поколения до нас. Воздух здесь затхлый, а мебели никакой нет, кроме кровати в виде саней и матраса, – теперь комната используется для хранения вещей. Пирамида старых коробок и сундуков, тут же стеклянная лампа без абажура. Зарянки с потолка наблюдают за всем этим. Я стараюсь не присматриваться к ним, потому что знаю, что с каждой из птичек что-то не так: у одной не хватает клюва, другая волочит крыло, у третьей на голубой грудке нарисован черный глаз. Перья крыльев размыты, будто Алиса поймала каждую из них в полете, изобразив, как они отчаянно машут крыльями, отважно пытаясь спастись.

Здесь ей было хорошо. Она вела себя как обычная молодая женщина. Вставала с рассветом, носила простые ситцевые или шерстяные платья, отрываясь от чтения, закладывала нужную страницу шелковой витой веревочкой. Любовный роман. Трактат об устройстве небесных сфер. Расписание поездов. Она завтракала вместе со мной и Бенджамином, и ее медные волосы сияли на солнце.

Каждое утро она съедала два яйца-пашот. Одно за другим, потом разрезала свой тост на четвертинки по диагонали и съедала их без масла слева направо, а потом уже запивала молоком. Брала салфетку с колен, прижимала к губам. Складывала снова и снова, повернувшись к окну и глядя, как играет свет на изгороди.

И я думала – я всегда об этом думала, изо дня в день, – Алиса здорова. Алиса красива, как голландская картина, натюрморт. Она целая и невредимая.

Но эта красота сожгла меня. Она разбилась, будто фарфоровая чашечка, трещины потемнели, и как бы я ни старалась склеить ее, у меня не получалось.

Ада подходит к козетке у окна и садится, сдвинув кожаную шляпную коробку.

– Странная эта комната, – говорит она, оглядывая стены. – Ничего не повесишь.

– Алисе тут нравилось.

Я подхожу к окну напротив и отодвигаю кружевную занавеску. Стол из кованого железа все еще стоит в уголке сада, два стула задвинуты, а на третьем, у дальнего края, – лейка. Ирисы уже поникли, но циннии в полном цвету. Стена сада обозначала пределы нашего мира. Бенджамин запрещал нам выходить за ворота. «Слишком рискованно», – говорил он. А хотел сказать «слишком стыдно».

– Я так устала от черного. – Ада снимает волосок с юбки и, не отрывая взгляда от рук, говорит: – Я участница Женского благотворительного общества. Мы посещаем женщин в лечебнице для душевнобольных. Каждый третий четверг.

Я поворачиваюсь к ней:

– Получается, вы знали.

– Думаю, за вашей сестрой там был хороший уход. Она была всем довольна. Ей нравилось плести кружево, у нее великолепно получалось. Я никогда не говорила этого другим. Что я с ней знакома. – Ада слабо улыбается. – Надеюсь, вас это утешит.

– Мне сказали, она спрыгнула с крыши.

– О.

Ада обводит глазами комнату, но не находит слов.

– Это неправда. Я написала заявление в полицию.

– Кэти, наверное, сама не своя.

– Кэти?

– Она навещала ее. Довольно часто, – отвечает Ада, притронувшись к подбородку и нахмурившись. – Нужно будет ей написать.

– Я передам письмо, – говорю я. – Не надо по почте отправлять.

Спустившись вниз, Ада пишет свое имя на открытке с соболезнованиями в черной рамке. Томас берет перо, склоняется к бумаге и добавляет постскриптум.

Две жирные птицы в клетке чистят перья. У той, что поменьше, на шее выщипаны все перья, голая и морщинистая кожа. Я бросаю им горсть проса, но они, глянув на меня, снова принимаются прихорашиваться.

– А вы знали Беатрис Бичем?

– Кого?

– Она умерла незадолго до Алисы.

– Мы посещали лечебницу раз в месяц. Возможно…

– Неважно, – говорю я, беру открытку и убираю в сумочку. – Я обязательно передам.

– Ночевать точно не останетесь? – спрашивает Томас. – Погода все еще переменчивая.

– Нет, спасибо за приглашение. Я успеваю на последний дилижанс.

Бросаю взгляд на дедушкины часы у лестницы. Слишком поздно снова идти искать Лайонела. На полу лежит суконная сумка, куда Ада сложила мой вдовий наряд.

– Одежда еще слегка влажная, – говорит она.

– Спасибо… А когда Кэти в последний раз навещала мою сестру?

Ада моргает. Смотрит на Томаса, тот сладко улыбается, показывая большие зубы.

– Не помню. Должно быть, в прошлом месяце.

– В июле?

– Возможно, – говорит она, глядя в пол. – Или месяцем раньше.

Глава 18

Дилижанс переполнен. Мои ноги зажаты между чьим-то костистым коленом и деревянным ящиком с надписью «Уилкинс». Табачный дым такой густой, что открытые окна не помогают, и он кружит вокруг нас. Женщина рядом со мной – миниатюрное создание с короной белых волос, которые, кажется, сейчас упадут с ее головы, – морщит нос и чихает.

На дороге блестят лужи. Луна разбрызгивает свое отражение сквозь мокрые листья деревьев. Воздух липкий от влаги и дыма, меня мутит.

Я покрепче сжимаю ридикюль. Уголок блокнота упирается в ладонь.

Я хочу домой.

«Где же дом?» – думаю я.