– Китти сказала, что дверь была открыта. Ее столкнули с крыши. А до этого запирали в ящик. Синяки, которые я видела, именно от этого и появились, я в этом уверена. Алиса боялась темноты, Кэти, ты это знаешь. Тех, кто боится темноты, нельзя запирать в ящик.
Лайонел захлопывает блокнот и говорит:
– Прекрати.
– Что-то там нечисто, Лайонел. Алиса об этом и пишет. Она направила жалобу…
– Которую отнесла Китти, – подхватывает Кэти. – Как она утверждает. Какое богатое воображение у недалекой девушки.
Лайонел усмехается. Кладет ладонь на блокнот и, не глядя, подталкивает его ко мне. Достает связку ключей из кармана брюк и отпирает шкафчик. Вынимает стопку сложенных втрое листов бумаги. Официальные синие документы с цифрами, выведенными чернилами по верхнему краю. Достает еще бумажки и кидает их на стол:
– Может, сначала это посмотришь? Прежде чем верить ей.
Он прочищает горло, разворачивает ближайшую к нему бумагу и, встряхнув, держит ее в вытянутых руках. Поднимает бровь.
Откладывает лист в сторону.
– Или вот еще:
К горлу подступает дурнота.
– И сколько таких заявлений?
– Двадцать семь. И тебя она тоже обвиняет. Заявила, будто ты задушила маму подушкой. На которой был вышит душистый горошек.
– Почему все эти заявления у тебя?
– Констебль Грент был так любезен, что вернул их мне, чтобы я не обанкротился, выплачивая штрафы за ее галлюцинации. Тем самым он не дал ходу нелепым расследованиям.
– Когда она жила со мной и Бенджамином, она такого никогда не писала. Я не…
– Возможно, Бенджамин перехватывал все ее письма.
– Он бы мне сказал.
– Точно? Или ты бы взяла ее писульки и поверила, что все это правда, даже то, что ты убила собственную мать? Сама пошла бы в отделение полиции и подала заявления?
– Конечно, нет.
Кожу свербит от пота. Я провожу тыльной стороной ладони по лбу, пытаюсь сдержать гул воспоминаний.
– Все это просто фантазии… – шепчу я.
– И в этом блокноте тоже просто фантазии, – продолжает Лайонел. – Хотел бы я поговорить с женщиной, которая дала его тебе и вбила тебе в голову мысль о каком-то заговоре.
– Я ей верю.
Кэти в упор смотрит на меня:
– Твоя мания погубит нашу семью.
– Она была бы жива, если бы осталась здесь. Она не заслужила…
– Довольно! – Лайонел уже багровый от ярости. – Довольно защищать ее.
Я сжимаю кулак, потом расслабляю пальцы.
– Она не смогла бы выбраться из той комнаты, если бы кто-то не открыл ей дверь. Явно кто-то открыл. Она знала, что это произойдет. Знала, – твержу я, показывая на блокнот. – Это все здесь. Это… кто-то точно толкнул ее. Сама она бы… Она говорит правду. Я в этом уверена.
Кэти поворачивает блокнот к себе, поднимает обложку, роняет обратно.
– Что, если я права?
Она кивает и подходит к Лайонелу. Собирает бумаги в стопку, выравнивает по краю и кладет стопку поверх блокнота.
– Значит, кто-то в больнице решил выпустить пациентку на свободу. Извини.
– Я верю Китти. Я верю этой девушке. – Я умоляюще смотрю на брата. – Я бы позаботилась о сестре.
– Как? – спрашивает Кэти. – У тебя теперь ничего нет, Мэрион. Она бы вернулась в этот дом, и снова воцарился бы хаос. Она покончила с собой. – Вздохнув, Кэти продолжает: – Этого следовало ожидать. Она уже пыталась убить себя.
– Когда?
Кэти скрещивает руки на груди.
– Алиса была в теплице. Когда случился пожар. Забаррикадировалась там горшками и засунула что-то в замок. Вылила масло из лампы на пол. Если бы Элиас не вышел из амбара… я не хочу думать о том, что случилось бы.
– Дай мне блокнот, – говорит Лайонел. Но тут же сам дотягивается до блокнота и остальной груды бумаг. – Прошу тебя, послушай меня. – Он запирает шкафчик. – Угомонись, Мэрион. Остановись и постарайся увидеть сестру такой, какой она была на самом деле.