Когда Алиса упала

Повязка пахнет лавандой; Сирша подложила вату, чтобы лангетка не натирала.

– Через несколько недель будет как новенькая, – сказала она.

Комнату освещает масляная лампа на моем столе, от горящей свечи толку мало. Я гляжу на шкатулку, которую похитила из секретера Кэти. На крышке выжжена картинка: две лошади тянут сани, на которых сидят мужчина и женщина, за их спинами Белые горы и несколько сосен.

Я пытаюсь открыть замочек, но шкатулка выскальзывает из-под перевязанной руки и со стуком падает на пол. Наклонившись, неловко поднимаю, подцепляю крышку большим пальцем и достаю бархатный мешочек. Зажимаю атласный шнурок во рту, и мне наконец удается развязать узел и запустить палец в мешочек. Острая иголка пронзает кожу. Бросив взгляд на дверь – закрыта ли? – я переворачиваю мешочек, и украшение выскальзывает мне на колени.

Это брошка. Позолоченный павлин. Обсидиановые глазки. Голубая эмалевая грудка. Хвост украшен стекляшками под гранат и изумруд. Я переворачиваю брошку, но никакой гравировки нет, только дешевая застежка.

Брошь мне знакома, я ее уже когда-то видела, может быть, даже сделала комплимент владелице, а потом забыла о ней. Она не моя. Не Алисы. И точно не Кэти, у нее-то все камни настоящие.

Я кладу брошь на стол и откидываюсь на спинку стула. Гляжу на потолок, на огонь свечи. Вздыхаю, и огонек дрожит.

Рука ноет. Чешется заживающий шрам на губе. Голова болит – от недосыпа, от падения, от того, что моя сестра умерла.

На тумбочке у кровати настойка, которую Кэти влила в меня, а потом постоянно добавляла в чай. Коричневая стеклянная бутылка без этикетки: лауданум, опиума больше, чем обычно наливают в стакан бренди.

Прижав бутылку к краю стола, я вытаскиваю пробку. Я засну, если выпью настойку. И мне приснятся кошмары. Жидкость плещется о стекло. Я открываю окно и выливаю снадобье.

У дальнего края пруда мерцает оранжевая точка. Прикрутив фитилек масляной лампы, я опускаю ставни так, чтобы было видно. Огонек пляшет вверх-вниз. Сигара или трубка. Да. Похоже, кто-то подносит огонек к губам, выдыхает дым. Эмос. Он стоит на одном месте и курит. Оранжевый огонек взлетает и падает, а потом его тушат.

Неужели Эмос следит за нами.

Глава 25

Кэти будит меня:

– Просыпайся!

Она нависает надо мной, схватившись за спинку кресла-качалки, в котором я незаметно заснула накануне вечером. Одевалась она явно впопыхах: летнее платье из набивного ситца перекошено. Нижних юбок нет. Одна пуговка на лифе пропущена. Волосы закручены в небрежный узел.

Я растираю лицо ладонями. Морщусь, задев шрам на губе.

– Который час?

Она раздраженно вздыхает, подходит к окну и открывает ставни. Свет персиково-фиолетовый, еще совсем рано, воздух ночной, прохладный.

– Что случилось? Что-то с Тоби?

Распахнув дверцы шкафа, она кидает на кровать платье, затем скатанные чулки.

– Констебль.

– Что?

– Констебль, – шипит она.

Я встаю, растерянно снимаю ночную рубашку, натягиваю одежду. Руки у меня трясутся.

– Помоги.

Сорочка и панталоны. Хлопковые чулки. Подвязки.

– Руки вытяни, – командует Кэти и обходит меня, чтобы затянуть корсет.

Все это время она тяжело дышит, обращается со мной, словно с куклой, левую ногу сует не в ту туфлю. Когда застегивает пуговицы, у нее тоже дрожат пальцы.

Наконец, больно дернув поврежденную руку, небрежно завязывает на ней безвкусно-яркий платок.

– Лайонел? – спрашиваю я, надеясь, что он уже ушел.

Кэти качает головой, продолжая возиться с платком. Не расчесывая, небрежно подбирает мои волосы, кое-как закалывает.

– Ты должна все уладить.

– Именно это я и хочу сделать, – отвечаю я и кивком прошу открыть дверь.

Я вдыхаю и не выдыхаю, пока иду по коридору. Бормотание мужских голосов из гостиной. Я сбавляю шаг. Три голоса. Все мужские. Лайонел, да, я узнаю его смех, совсем не веселый.

Я поправляю перевязь. Спина прямая. Вхожу.

– Констебль Грент. Как любезно с вашей стороны наконец навестить нас. Я думала, вы совершенно забыли…

Но поток моей речи иссякает, когда все мужчины поворачиваются ко мне. Лайонел, багровый от гнева, стоит у окна. Рядом с ним доктор Мэйхью, прижимает котелок к груди. Он небрежно кивает мне:

– Миссис Эбботт.

Лайонел складывает руки за спиной:

– Констебль Грент приехал за тобой, Мэрион.

– Почему…

Констебль закидывает толстую ногу на другую, колени издают скрип. Он обмахивается какими-то бумагами. Белые усы трепещут, глаза выглядывают из пухлых складок. Но взгляд твердый.

– Вы все заявления игнорируете, – спрашиваю я, – или только мое?

Полицейский сворачивает бумаги в трубочку.

– Могу я поинтересоваться, что у вас с рукой? – в свою очередь спрашивает он и смотрит на меня так, будто все, что я скажу, он либо исказит, либо просто сочтет не стоящим внимания.

– Не можете.

На секунду опешив, он настаивает:

– А я все-таки спрошу.

– Коляска перевернулась, – говорит Кэти. Она проскользнула в комнату и прикрыла за собой дверь. Стоит у ломберного столика в углу и постукивает пальцем по обивке. – Думаю, это вполне законно.

Я хрипло дышу, колени у меня слабеют.

– Вы не дали никакого ответа на мое заявление, мистер Грент.