Когда Алиса упала

– Отнюдь. – Он внезапно багровеет, взгляд его полон ярости. – Если вы не остановитесь, вашу сестру запомнят как чудовище.

Моя грудь в тисках. Весь воздух из нее вышел. Пытаясь выбраться из кресла, я хватаюсь за угол ломберного столика, он ударяется о стену.

Он прав – он победит. У меня ничего нет, только намеки и невесомые ниточки историй. У меня нет собственных денег, чтобы вести дело, а Лайонел никогда меня не поддержит. И Алису запомнят как чудовище… Нет. Я так не могу. На это я не пойду.

– Констебль, я подтверждаю, что клиника отказалась от оплаты за последние месяцы – семья нам за них задолжала. Надгробие мисс Сноу оплатил лично я по счету, который мне отправила миссис Эбботт. – Доктор скручивает бумаги в трубочку, но не возвращает их констеблю, а опускает в карман своего сюртука. – Как я понимаю, мы договорились?

Я смотрю мимо него.

– Тогда с этим делом покончено. Не стану вам больше досаждать.

Глава 26

– Повезло тебе, Мэрион.

Мы с Кэти смотрим из окна, как констебль Грент прыгает на одной ноге, засунув другую в стремя, а каурая лошадь пытается отодвинуться, не желая нести его тушу. Гренту наконец удается взгромоздиться в седло. Мэйхью сидит прямо, положив руку на бедро, и кольцо на его мизинце блестит на фоне серой саржи брюк. Доставая перчатки из нагрудного кармана, он смотрит на окно, на меня.

Натягивает перчатки, палец за пальцем. Нагло пялится, потом снимает шляпу. Лжец. Копыта лошадей вздымают пыль. Элиас и Эмос бредут мимо, на всадников они не глядят. Но Мэйхью придерживает свою лошадь и что-то говорит им. Эмосу. Тот качает головой и поворачивается к нему спиной.

Лайонел закрывает входную дверь и останавливается на пороге. Хлопает в ладоши:

– Ну что, кто хочет выпить?

Кэти смотрит на меня, подняв брови:

– Все позади, Мэрион?

– Я забрала заявление.

– Ну что ж, – говорит она, – мы наконец можем оставить Алису в покое.

Лайонел деловито разливает бренди по трем бокалам. Он напевает, передавая нам бокалы.

– Должен сказать, я прямо напугался, когда эти двое явились. Прямо… напугался. Как будто я что-то дурное сделал.

Краснощекий, жизнерадостный хозяин дома. Он окидывает взглядом комнату, смотрит в окно, только на меня не смотрит.

– Все кончено, правда, Мэрион?

Я вливаю в себя бренди. Он обжигает мне горло.

– Налей еще.

Кэти одобрительно хмыкает, берет бутылку с буфета. Держит ее за горло, так что жидкость плещется о стекло, и наливает слишком много. Бренди переливается через мою руку на пол. Кэти кривит губы в улыбке:

– Извини.

Возвращает бутылку на место. Поднимает бокал:

– За Алису.

Я выплескиваю бренди ей в лицо. Она визжит, сплевывает, моргает.

– Что ты творишь!..

– Какое право ты имеешь произносить ее имя!

Я ставлю пустой стакан рядом с бутылкой и иду к двери.

– Ты такая же, как она! – кричит Кэти.

Я останавливаюсь, держась рукой за косяк.

– Извини. Я сама не своя из-за сегодняшних событий.

Кэти швыряет стакан, он разбивается о стену у моей головы.

– Держи себя в руках! А то кончишь, как она.

– Довольно.

Лайонел становится между нами. Кладет руку на плечо жены.

– Не трогай меня, – шипит она.

– За новую жизнь, – говорит он. Потом смотрит на меня. – За новую жизнь.

Я едва заметно киваю и выхожу из комнаты.

* * *

Бред душевнобольных, как правило, содержит какую-то долю правды.

Не душистый горошек. Более нежные цветы. Лобулярия приморская.

Мамины глаза так запали, в них смерть. Я не отвожу взгляд. Она медленно моргает, упрашивая меня. Я боялась этого дня, хотя и молилась так часто, чтобы он наступил.

– Я не могу.

Ее губы растягиваются в гримасу. Прошу тебя… Хрипит, умоляя. Толкает ко мне подушку и умоляет.

Я взяла подушку.

– Подожди в коридоре, Алиса.

Но сестра не стала ждать. Подсматривала из-за двери.

И после, все еще сжимая подушку, я обернулась к Алисе:

– В милосердии нет жестокости.

Она смотрела на кисточки подушки. Такой жизнерадостный цвет, весенний, зеленый.

– Никому ни слова.

Но милосердие по отношению к одной – жестокость по отношению к другой.

– Прости.

Горло сжимается от стыда. Никому ни слова. Что я наделала. Это я во всем виновата.

* * *

Я вздрагиваю: кто-то стучит в мою дверь.

– Не сейчас.

Снова стук, потише, будто легонько пинают раму. Под дверью виден свет из коридора. Две босые ножки в тени. Одна пристроилась поверх другой. Палец приподнимается, шевелится.

– Тетя?

Я поворачиваю ключ в замке.

На меня смотрит Тоби. Прижимает к себе волшебный фонарь. Из карманов его штанов торчат прямоугольные коробочки.

– Ты пропустила ужин.

– Я не голодна.

– Я подумал, может, картинки посмотрим.

– Что ж. – Я бросаю взгляд на коридор, в сторону гостиной.

– Они в карты играют. В «Старую деву», – сообщает Тоби. – Глупая игра.

– Она для малышей.