Когда Алиса упала

СЕМЬ: Он обвязал веревку вокруг ее груди и сказал: «Не отпускай этот конец, Алиса, уже темно». Мы оба тянули и тянули за веревку, обвязанную вокруг ствола дерева, вытащить ее было трудно из-за травы. Юбки ее были ужасно тяжелыми от воды и грязи. И он положил ее. «Лидди!» – сказал он и уставился на меня. И потянул за шаль, но узлы были завязаны ужасно крепко. Я порвала их зубами. Ее голова подпрыгивала и дергалась, и я думала, что она что-нибудь скажет, но она была мертвая. «Лидди!» – кричал он. Я завопила: «КЭТИ! ЭТО БЫЛА КЭТИ».

Я больше не могу смотреть. В глазах Лидии, бледно-голубых, как у Тоби, застыло удивление. Навсегда застыло удивление.

И предательство.

Я переворачиваю карточку. Я видела.

Лампа фонаря плюется – я сожгла все масло.

Одну за другой я кладу на место все пластины, все карточки. Закрываю коробку. «Семь чудес света».

Это просто история. Одно из многих безумных заблуждений Алисы.

И даже если это правда… кто бы ее послушал? Посмотрите на заявления, которые покрываются плесенью в шкафу Лайонела.

* * *

Наша лодочка вышла в море, превратилась в точку на горизонте. Это сон. Я знаю, что это сон. Лодочка бело-голубая, горизонт багровый, вода гладкая, как стекло. Пикник у моря, длинная ощетинившаяся трава клонится к песку, выступающий камень одним шершавым боком нагрелся на солнце, другой бок, с тенистой стороны, гладкий.

– Алиса умерла, – говорю я, но Лайонел меня не слышит.

Он ушел далеко по изогнутому галечному берегу, штанины подвернуты, одна из подтяжек болтается. Он подбирает камни, крутит в руке и швыряет в воду, глядя, как они протыкают морскую кожу, а потом наклоняется за новым камнем. Волосы у него слишком длинные и очень рыжие; он смахивает со лба прядь и смотрит на бухточку из-под руки.

Вдалеке раздается взрыв смеха, в тени нависающей скалы две девочки – маленькие, как куклы, они раскачивают бедрами, выходя на солнце. Девочки двигаются, точно фарфоровые статуэтки, глаза их густо намазаны черным, губы темно-розовые; девочки крутят головами, глядя то на Лайонела, то друг на дружку.

Алиса сидит на плоском выступе, сцепив руки на животе, юбки подобраны до колен. Солнце высвечивает тонкие светлые волоски на голенях. Она приподнимается, чтобы почесать икру, а потом снова пристраивает голову мне на ногу. Смотрит, как Лайонел прорезает воду новым камнем.

Она тянется к грифельной дощечке и мелу, которые мы взяли вместо бумаги и чернил. Что-то пишет и протягивает дощечку мне.

Он влюблен в Кэти.

Ее зеленые глаза с серыми крапинками пристально смотрят на меня. Порой серый цвет темнеет, оттенок меняется в зависимости от освещения и ее настроения. Грудь Алисы трясется от смеха.

Ветер приподнимает поля моей шляпы. Треплет Алисины юбки и волосы Лайонела. Раздраженные волны клубятся и вспучиваются острыми пиками.

– Он не может жениться на ней. Он женится на Лидии. Это уже решено.

Алиса вытирает дощечку ребром ладони, скребет по ней мелком. Ты не видишь. Ты не слышишь. Она поднимает колени и прижимает доску к животу. Выдирает у себя прядь волос, обматывает ее вокруг пальцев. И снова показывает мне дощечку.

Я видела.

– Э-ге-гей! – кричит Лайонел с другого конца бухты.

Он стоит на бревне, посеревшем от соли и морской воды. У него такие длинные руки. Широкие ладони. И под маской взрослого мужчины все еще прячется мальчишеская улыбка.

Куколки на том конце бухты снова заливисто хохочут. Ветер раздувает их юбки.

Я запахиваю шаль:

– Холодает.

– Ну, вы все готовы? Я бы хотел вернуться к моей лекции. Я ее еще не закончил.

У меня затекли плечи и шея. С холма спускается Бенджамин. Я не помню, чтобы он отправился на прогулку с нами, но он здесь, и Алисина дощечка падает на камень, когда она резко выпрямляется. Ноги у нее все в мурашках. Она дрожит, расправляет юбки.

Солнце скатывается за дюны, окрашивая небо в персиковый цвет, и лодка скрывается за горизонтом.

Одной рукой схватившись за воротник, другой я машу Лайонелу, чтобы он возвращался. Зову его. Но он стоит неподвижно, сцепив руки за головой, и смотрит на воду.

– Лайонел! Возвращайся!

Он поворачивается, давая понять, что слышит меня, и показывает на пустое море:

– Они уплыли на лодке. Уплыли.

* * *