Когда душа любила душу

Культура, язык творят человека и общество — Катя, как поэт, остро это чувствовала. Из интервью: «Я не идеализирую свою страну, её болезни испытываю на собственной шкуре. Скажу вам так: тут жизнь ненормальная, но и там ненормальная тоже. И пусть каждый выбирает ненормальность, какая ему ближе. Бродский в одном эссе назвал деньги пятой стихией: воздух, земля, вода, огонь и деньги. Ну, конечно, они есть, в них сила, с ними нельзя не считаться. Но когда ни земли, ни огня — только они в голове?.. По-настоящему там хорошо только тем, кому ничего не надо, кроме колбасы, которая называется по-разному: машиной, виллой, мебелью. У нас тоже есть такие. Им не важно общение, не важна культура, им не знакома прелесть языка. Они и не почувствуют, что в Америке другая аура… Но и здесь не все чуют весну».

И далее: «Работа не исчерпывает человека, а если исчерпывает, то худо. Природа, искусство, любовь, религия, общение с друзьями, прошедшая юность — всё это ценности, верно?» «Раньше я зарабатывала концертами, но сейчас не уверена, что это возможно. И не уверена, что буду петь вообще, — говорила она Кошелевой. — Я приехала не в ту страну, из какой уезжала. Но я приехала и не той, что была. Встреча с Сашей многое сдвинула во мне, изменила. У меня появилось желание… избавиться от собственной личности. Это звучит странно и означает не то, что первым приходит в голову. Нет-нет, не конформизм — напротив. Это нежелание быть “совокупностью общественных отношений” — так, кажется, в марксизме? — играть роль, носить личину, какую предлагают обстоятельства. Трудно, предстоит жестокая работа. Ведь стоит личности наступить на палец, она взвоет и станет маскироваться под сущность. Вот и покупаешься на так называемый поэтический успех или героизм во время путча. Я же хочу понять, какая я на самом деле, в своей человеческой основе, прийти к себе. Кем бы я ни работала, маникюршей или бардом, я постараюсь быть больше своего дела, не отождествлять себя с ним».

В начале разговора Кошелева спросила:

— Выйдя замуж, вы могли остаться там. Вам не понравилось?

— До конца дней своих буду молиться за страну, где мне спасли жизнь. И, может быть, США — самая прекрасная страна в мире… Не для меня.

На следующий день после концерта у нас дома осенью 1990-го года Боря записал на магнитофон недавно написанный Катей «Конвертируемый рубль» (на мотив популярной песни «Обручальное кольцо — не простое украшенье»). Мы были в восторге, умирали со смеху, слушая её:

Это наш секретарь Генеральный
Новым мы

шленьем всех заразил,И весь мир этим он моментально
Удивил, поразил и сразил.

В почёте он теперь и в моде,

И изумлённый мир следит,
Как он направо песнь заводит,
Налево сказки говорит.

        Генеральный секретарь —

        Не простое украшенье:
        Принимает он решенья,
        Генеральный секретарь…

И дальше: «Сутьпоносные эти решенья/ ни обуть на себя, ни надеть…» Когда Катя советовалась с нами, как ей обновить программу концертов, мы настоятельно рекомендовали ей включить «Конвертируемый рубль». Но она почему-то этого не делала, а год спустя и вовсе устроила в Москве торжественные похороны своих политических песен. И ведь она была права! Сегодня, даже ценя остроумие и изобретательность автора, я бы не стала слушать эту песню снова и снова, как тогда, и воспринимается она совсем иначе в свете произошедших за последние десятилетия событий.

В то время я не понимала до конца её внутренних поисков, переоценки ею своего творчества, и только с годами поняла и оценила: обладая даром предвидения, она «чуяла весну», и, хороня в 1991 году свои политические песни — публично, чтобы все видели её выбор и задумались о его причинах! — она сделала свой очередной семимильный шаг. Хватит ёрничать, насмехаться, ломать — пора строить. От низших форм поэзии — к высшим.

Она практически не писала последние полтора года своей жизни. Песня «В разных была и обличьях, и обликах…» могла бы стать началом нового этапа творчества, но стала её прощанием с этим миром. «Промысел Божий не зная, не ведая, я, за судьбою безжалостной следуя, просьбой о помощи не согрешу». А в 1981 году, в начале своего творческого взлёта, Катя писала: «Как страшно, как прекрасно быть бездомным и ничего у Бога не просить». А просить надо, Катя была в этом не права, поделилась со мной много позже Лена Яровая выстраданным ею убеждением. Но Катя попросила только смерти, когда была к этому готова: «Господи, помоги мне быстрей умереть». В рабочей тетради, наедине с собой, она просит — творчества: «Осени меня, осемени вдохновеньем…» И ропщет: «За какие грехи наказал немотой?» И молит: «Я творенье твоё, не оставь меня, Боже…»