Стихи организуют определённым образом слова, а значит, в первую очередь, — мысль, течение мысли. Мелодия через чувственное восприятие гармонии звуков организует прежде всего эмоции, течение эмоций. Слова, оплодотворённые мелодией, поднимают слушателя на другую ступень восприятия, добавляют ещё одну координату, с большей определённостью очерчивают пространство, в котором находится медиум. Оказываются задействованы другие органы чувств. Это помогает большей массе участников события настроиться на одну длину волны, войти в резонанс. Возникает духовное и душевное единство. Поэтому люди любят петь вместе. Наверное, поэтому пение молитв так важно. Поэзия — творчество индивидуальное. Поэт, пишущий песни, а не просто стихи, более альтруистичен по натуре, вынужденно экстравертен, общение с другими ему необходимо. Не случайно народное стихотворчество — песни, былины — имеет мелодию. Есть народные песни, но не народные стихи.
Когда мы с мужем были у Яровых в Москве в 1995 году, Эльга Васильевна рассказывала, как учила дочь писать песни. Смысл был в том, что нужно проговаривать стихотворение вслух, начиная напевать слова, вкладывая всё больше чувства в декламацию — «так, чтоб стыдно стало», — и в этот момент возникает песня. То есть, чтобы получилась песня, нужно предельно обнажить душу. «Но песня перехватит горло, и я опять с душою голой стою, открыта всем ветрам…»
Моя запись 17 августа 1994 года: гениальные песни — «По свету бродит одинокая», «Вот опять заморочит метелью», «Настанет день», «Да, и меня настигнет осень». Сегодня я бы добавила в этот список «Чужие голоса, чужая речь», «В разных была и обличьях, и обликах» и стихотворение «Ночь в Геленджике».
Песни Кати Яровой отличает тематическое и жанровое разнообразие: любовная и философская лирика, политическая сатира, бытовые зарисовки. Это не случайно, потому что диапазон эмоционального и временнóго восприятия у Яровой необычайно широк — от «Слова о полку Игореве» до «Ста лет одиночества». Даже на давно прошедшее она реагировала так, как будто это было вчера. Помню, мы с ней обсуждали Н. А. Некрасова, заезженного школьной программой вдоль и поперёк. Я сказала Кате, что, когда мы изучали творчество Некрасова, я находила у него стихи вне программы, которые мне очень нравились, — «Две элегии», шуточное «Где твоё личико смуглое» и т. п. «Нет, а мне всё нравится — и “Мороз, Красный нос”, и “Кому на Руси жить хорошо”, — сказала Катя. — Я до сих пор, когда читаю “Размышления у парадного подъезда”, плачу». Когда Катя от нас уехала, я достала том Некрасова, перечитала «Размышления», и не только не заплакала, но и не смогла определить, какое место в поэме вызывало у неё слёзы.
Многие наши современники заражены неверием, цинизмом, которые нередко усугубляются ограниченностью знаний и узостью мышления. Вирус снобизма и скепсиса отравляет душу, мешает непредвзятости оценки. Люди разучились плакать теми слезами, от которых неотделимы и божество, и вдохновенье, и любовь, и жизнь. Катя не утратила этой способности и возвращает её своим слушателям. Полная естественность во всём — в жизни, творчестве. Её песни воздействуют на слушателя на двух уровнях, неосознанном и осознанном. Она могла говорить о высоком, не впадая в высокопарность, без ложного стыда и ёрнического гаерского тона, который Бродский назвал «лучшим методом сильные чувства спасти от массы слабых». Она жила и пела без оглядки на «массу слабых» чувств.
Отчасти такая открытость и откровенность в творчестве идут от семейной традиции открытости и откровенности в отношениях с родными и близкими. Внешнее проявление этого — долгие тосты, принятые в семье, где выросла Катя, выражающие искренние чувства к друзьям и членам семьи. Те, кто видел в записи Катин тост на юбилее отца, понимают, о чём я говорю. Но этот тост не был исключением. Мне приходилось слышать полные любви и признательности тосты, произнесённые сестрой и матерью Кати в адрес разных людей. Впервые я с этим столкнулась во время нашего с Борей визита в 1995 году. Тогда же мы познакомились с Басей Генриховной, Катиной бабушкой, первой слушательницей многих её песен. К сожалению, она не могла вставать из-за перелома бедра. Впоследствии мы несколько раз говорили с ней по телефону. Когда я однажды поздравила её с днём рождения, она сказала с интонацией, которую я не могу забыть: «Кати нет, а я всё живу…» Вскоре после этого она умерла.