Когда я уйду

Я остаюсь стоять в коридоре, пока кулаки не разжимаются, а дыхание не становится ровнее. Потом я на цыпочках крадусь по коридору, а звучный смех Джека следует за мной тенью.

Когда Джек вечером приезжает домой, я лежу на диване с холодной мокрой тряпкой на лбу и закрытыми глазами. Он входит в гостиную, и я слышу, как он приказывает Бенни замолчать, и ходит на цыпочках по выщербленным полам. Он думает, я сплю.

Я открываю глаза и подсматриваю за стоящим у барной стойки Джеком, который пытается осторожно налить виски в стакан.

– Привет, – говорю я.

Он оборачивается.

– Привет. Я думал, ты спишь.

– Нет. Голова болит.

Он хмурится, превращаясь в человека, на плечах которого – вся тяжесть мира. И мне кажется невозможным, что это лицо излучало беззаботную радость, которую я слышала всего несколько часов назад. Вот что я творю с Джеком. Вот что я вызываю в нем. Памела заставляет его смеяться. Я заставляю его хмуриться.

– Ничего страшного, – отмахиваюсь я. – Приняла экседрин. Как прошел день?

– Хорошо, Линг закончил модель протеза для Коппера. На следующей неделе произведем ампутацию.

Я жду, когда он расскажет мне о приходе Памелы. Но он молчит. На прошлой неделе у него не закрывался рот и он ни о чем другом больше не мог говорить, а теперь даже не упомянул о ней? Не могу решить, что хуже. И что это означает.

Мы смотрим друг на друга, словно стоим на разных концах каната, натянутого между двадцатиэтажными зданиями. И понятия не имеем, как добраться друг до друга.

– Хочешь посмотреть телевизор? – спрашивает он наконец.

Я качаю головой.

И знаю, что мне не показалось: по его лицу действительно разлилось облегчение. Теперь он может взять свой виски и спокойно уйти к себе в кабинет. И я знаю, что тоже должна бы испытать облегчение: между нами непреодолимое расстояние, и теперь я освободила место для Памелы. Но никакого облегчения я не испытываю. Мне плохо. Очень плохо.

Я остаюсь на диване, поражаясь, насколько сильно тоскую по мужу, хотя он в соседней комнате.

Позже я просыпаюсь в нашей постели, когда матрац проседает под тяжестью Джека. Все еще в полусне я тянусь к нему и провожу пальцами по теплой спине. Его тело напрягается, потом медленно расслабляется под моей рукой. О боже, что я делаю? Нужно отнять руку. Повернуться на другой бок и постараться заснуть.

Но жар его кожи так приятен. А потом я вдыхаю, и все, что могу ощутить – запах Джека. Он пахнет моим мужем. И разве я не достойна коснуться своего мужа? Быть с ним, вот так, в последний раз?

Но моя рука замирает. Что, если он не хочет быть со мной?

Он поворачивается ко мне в темноте, и я могу едва различить блеск его глаз, его белых зубов. Теплая рука ложится на щеку и прикосновение такое… словно кто-то наконец вытащил камешек из моей туфли, с которым приходилось ходить месяцами.

– Ты не спишь, – выдыхает он.

– Не сплю, – соглашаюсь я.

И тут, под прикрытием темноты, мы находим друг друга. В какой-то момент, среди натужного дыхания и отчаянных прикосновений и путаницы рук и ног, я понимаю, что проливаю слезы вместе с потом. И знаю, это потому что во мне что-то исцеляется и одновременно рвется.

Наутро я просыпаюсь с улыбкой. В моем полусонном состоянии я не могу понять, почему улыбаюсь. Видела хороший сон?

И тут же все вспоминаю. Джек. И дыхание. Мое свободное дыхание.

Я медленно поворачиваюсь к Джеку. Волнуясь, словно вернулось утро после нашего первого раза, и я не знаю, чего от него ожидать.

Но его здесь нет. Его половина кровати пуста. Смята. Я смотрю на часы. Пятнадцать минут седьмого. Я снова ложусь. Должно быть, он на кухне, ест свой сухой завтрак. Тихо. Потому что я не слышу звяканья ложки о миску.

Я слегка жалею, что его нет рядом. Но все затмевает ночной восторг. Я проигрываю в памяти каждое прикосновение, каждый шепот, как шестнадцатилетняя девчонка, которую впервые поцеловали.

Я привстаю, сажусь, натягиваю простыни на грудь, позволяю себе еще немного насладиться воспоминаниями, не желая с ними расставаться, отправлять в дальний уголок памяти.

– Джек! – зову я немного слишком нервно. Кажется, меня обуяла жадное желание увидеть его. Разделить с ним этот момент. Потому что он может стать одним из наших последних.

Но никто не отвечает.

– Джек! – кричу я чуть громче. Не желая верить очевидному.

И подаюсь вперед, прислушиваясь к тишине дома, напрягая слух, чтобы расслышать что-то.

Бенни, лежащий рядом, поднимает голову, словно тоже прислушиваясь.

Но воздух так же неподвижен. Спокоен. Пуст.

Джек ушел.

Глава 20

Когда я вижу гору неразобранных бумаг и экзаменационных работ на столе доктора Уолден, становится ясно, что она просила меня помочь не только из жалости.

– Здесь могли затеряться даже бумаги из прошлого семестра, – говорит она, обводя рукой грозящую развалиться стопку. – Ответы на экзаменационные вопросы – в нижнем левом каталожном ящике. Все это, в основном, ответы первокурсников. Тема – портреты женщин в рекламе, СМИ и так далее. Если в их работах хотя бы проглядывает мысль, ставьте «А», вы будете шокированы тем бредом, который придется перелопатить.