Оставив мне красную ручку и связку ключей, один из которых открывает ее каталожный шкаф, доктор Уолден спешит на понедельничные занятия. Оставшись одна в ее офисе, я глубоко вдыхаю пьянящий запах школы – компьютерной бумаги, чернил, книг. У меня почти кружится голова от сознания собственной нужности, принадлежности чему-то важному, необходимому. Но где-то в глубине этого сознания лежит острая боль, напоминание о том, что у первокурсников впереди вся жизнь в этом колледже, а потом – карьерные пути, по которым еще нужно прошагать, а вот моим занятиям явно пришел конец. И я больше никогда их не продолжу.
Я с энтузиазмом набрасываюсь на бумаги, почти не имея времени дышать, есть или затеряться в собственной спирали невеселых мыслей.
Позже этим же днем мама звонит мне. Я откладываю ручку и потягиваюсь, прежде чем положить большой палец на экран.
– Когда у Джека выпускной? – спрашивает она.
– Вторая суббота мая. Не помню точно, какое число. Разве ты не получила приглашение?
– Нет. Когда ты его послала?
Я поднимаю глаза к небу. Она, вероятнее всего, получила. Но письма у нее, как всегда, не разобраны и валяются на стойке.
Она говорит, что в мае ее птичий клуб в полном составе собирается на остров Святого Саймона на уик-энд, и она хотела убедиться, что даты не совпадают.
– Я не уверена, что приеду. Может, и нет.
Тут у нее, как всегда, перехватывает дыхание, и я понимаю, что она снова плачет. Значит, позвонила мне не насчет выпускного или острова Святого Саймона.
– Конечно, поезжай, – говорю я мягко. – Тебе это будет полезно. Нужно немного развеяться.
Она шмыгает носом, и я представляю, как она сморкается в смятый бумажный платок.
– Да, – бормочет она. – Там будет весело.
Она прерывисто вздыхает и спрашивает:
– Хочешь, чтобы я приехала на уик-энд? Могли бы что-то придумать. Пойти в кино.
Я колеблюсь. Не хочу ее ранить, но знаю также, что не могу выносить тяжесть ее скорби целый уик-энд.
– Посмотрим. Я начала помогать профессору, и у меня может оказаться слишком много работы.
– О, Дейзи, как прекрасно! – говорит она немного чересчур оживленно. – Не хочу тебя отрывать.
– Все в порядке, – уверяю я. Но потом мы обе молчим. Пока я не делаю вид, что у меня звонок на второй линии, и говорю, что должна идти.
Я вешаю трубку и иду к фонтанчику с водой. Глаза горят от того, что приходится постоянно всматриваться в черный шрифт на белой бумаге, а мозг пульсирует от перенапряжения.
Я жадно пью холодную воду и медленно прохаживаюсь по линолеуму коридорчика, мысленно прокручивая в памяти беседу с матерью.
Выпускной Джека.
Джек.
Все тревоги или надежды, которые я питала по поводу нашей ночи вместе, быстро исчезли. С той ночи, когда мы занимались любовью, мы почти не разговариваем, словно сломали стены только затем, чтобы заменить их еще более высокими. Еще более толстыми. Я пыталась игнорировать это, но когда мы изредка остаемся в одной комнате, в глазах Джека светится нечто еще. Какая-то эмоция, имя которой мне не хотелось бы называть из страха, что она станет реальной. Но теперь оно неизвестно откуда выскакивает само собой и скрежещет в голове.
Вина.
Может, это сознание вины вытолкнуло его так рано утром после того, как мы занимались сексом. Может, он думал о Памеле, пока был со мной? Или того хуже, желал, чтобы на моем месте была она?
Эта мысль останавливает меня. Я кладу руку на белый цементный блок стены, чтобы не упасть. Потому выпрямляю спину и иду назад в офис доктора Уолден, где зарываюсь в гору бумаг.
Следующие несколько дней все, что я вижу – четыре желтые стены квадратного офиса доктора Уолден и изнанку собственных век. Я уезжаю до того, как просыпается Джек, а когда возвращаюсь, он либо на работе, либо уже заперся в своем кабинете, и я падаю в постель, не тревожа его. Да, я слишком изнуряю себя, но мне так легче. Чтобы не видеть мужа. Чтобы не гадать, почему он не хочет видеть меня.
В перерывах между бумажной работой я добавляю новые пункты к своему списку. Все, что Памела должна знать о Джеке. Что он оставляет пустые бутылки из-под шампуня и крема для бритья на стойке как напоминание, что мне нужно купить новые, когда в следующий раз поеду в магазин. О его привычке бросать ключи, бумажник и сотовый где попало, сразу же после приезда домой. Как он иногда настолько занят работой, что забывает позвонить и сказать, что опоздает. Я чувствую вспышки неприязни при воспоминании о этих весьма нежелательных качествах и, если честно, предпочитаю этот гнев остальным эмоциям.
Потом я переворачиваю страницу блокнота и замираю при виде заметки, сделанной несколько недель назад, когда в кабинете Джека обдумывала возможность кремации. И я понимаю, что слишком долго откладывала эту задачу.
Похоронное бюро «Макартур» выглядит, скорее, домом плантатора-южанина, где можно выпить мятного джулепа[30]
в гостиной, чем местом, куда приходишь договориться о похоронах «с достоинством, заботой и участием».