Все замирает. Даже Бенни сидит как статуя у ног Джека и больше не просит, чтобы его хвалили или гладили. И в пустом молчании, последовавшем за взрывом, я удивлена, осознав, что не только ожидала, но и
Но он говорит хрипло и спокойно.
– Подай на меня в суд за то, что я хочу быть с тобой, пока ты лежишь на операционном столе.
Он говорит так искренне и так убито, что я колеблюсь. Ну что случится, если он не закончит вовремя?
Я трясу головой. Нет. Он должен. И я должна дожить до того, чтобы это увидеть. И хотя я пребывала в этом убеждении много месяцев, только сейчас по-настоящему начинаю понимать, почему. Потому что последние семь лет все в нашей жизни вертелось вокруг этого и стремилось к единственному моменту.
Мы будем проводить больше времени вместе,
Мы поедем в отпуск,
У нас будут дети,
И я должна знать, что все эти моменты, которые мы не разделили, все то время, которое не провели вместе… что-то означают. Мы шли к цели, и мне необходимо вычеркнуть этот пункт из моего списка.
Но я не знаю, как объяснить это Джеку. Поэтому повторяю то, что уже говорила, со всей возможной убежденностью:
– Я не нуждаюсь в твоем присутствии на операции, – цежу я сквозь зубы. – Мне нужно, чтобы ты закончил.
Он трясет головой и открывает рот, и я сразу понимаю, что ждет впереди – все тот же разговор по кругу, который ни к чему не ведет. Одно предчувствие этого утомляет меня, и я не противлюсь неодолимому порыву поскорее сделать так, чтобы все закончилось, еще не начавшись.
– Дейзи, я…
– Я НЕ ХОЧУ ВИДЕТЬ ТЕБЯ ТАМ! – ору я. Резкие слова отрезают от меня Джека так же надежно, как нож гильотины.
Это подло. Я знаю, что это подло, еще не успев произнести слова. Но это правда. Я не хочу видеть Джека в день операции, не только потому, что это помешает ему закончить. Но и потому, что не хочу, чтобы он видел меня слабой, в полусознании и вялой. Хочу, чтобы он запомнил меня. Меня настоящую. Хорошенькую. Сильную. Умелую. Ту, в которую он когда-то влюбился.
Но я опять не знаю, как это объяснить. Как признаться в неуверенности. В комплексах, расцветших в моем когда-то уверенном мозгу буквально за ночь. Как описать, насколько ниже, хуже, ничтожнее я чувствую себя рядом с живостью Памелы?
Поэтому я жду, когда Джек нарушит неприятное молчание. Но он просто смотрит на меня. Я пытаюсь отыскать в его глазах хоть какие-то эмоции: боль, поражение, но вижу нечто более ужасное. Там ничего нет. Его взгляд пуст. Он просто кивает, берет ключи и, не сказав ни слова, уходит из дома.
Я победила.
Но когда снова откидываюсь на спинку дивана и включаю телевизор, ожидая, когда придет долго ожидаемый триумф, ничего не чувствую. Совсем ничего. Такая же пустота, как во взгляде Джека.
Глава 22
В эту ночь я лежу, прислушиваясь, не подъехала ли машина Джека. Не заскрежещет ли ключ в двери. Но прежде чем я успеваю дождаться, сон наконец одолевает меня. А когда наутро просыпаюсь, его по-прежнему нет.
Я иду в кухню, потирая глаза ладонями, почти ожидая увидеть Джека, сидящего в одних трусах за столом и наворачивающим свои «Фрут Лупс», но комната пуста.
Я стою на пороге, потрясенная его отсутствием.
Где Джек? Почему не приехал домой?
Это так не похоже на него, что я мимолетно думаю: вдруг виновата моя опухоль? Он наверняка звонил прошлой ночью, рассказать о белке, барсуке или ласточке, которых нужно кормить и лечить каждые два часа, и что он не придет домой. А я все забыла.
Я проверяю телефон, но его в списке звонков нет.
Я кладу телефон на стойку, и вся тяжесть мной содеянного ложится на плечи. Меня преследуют слова, сказанные прошлой ночью.
Но я знаю, что услышал Джек:
И я знаю, что это была последняя капля. И я оттолкнула его так основательно, что он теперь так же недосягаем, как луна или звезды.
И все же я целый час собираюсь, несколько раз складываю футболки, вынимаю пару туфель, только затем, чтобы снова положить их несколько минут спустя. Я тяну время. Ожидая, что он в любую секунду появится дома, смеясь над тем, что доработался до середины ночи и уснул за столом.
«Ха-ха-ха! Можешь такому поверить?»
Но, закрывая чемодан, я опускаю крышку, отсекая все надежды.