Когда я уйду

Я качаю головой пытаясь найти слова, чтобы объяснить, каким стал Джек. Насколько велика пропасть между нами. Но мои глаза горят, и я судорожно вдыхаю.

– Знаешь, может, мне просто следует отпустить ситуацию. Я хочу, чтобы Джек был счастлив. Но… но…

Я не уверена, в чем заключается это «но», что изменилось и почему я оставила свой план свести Джека с Памелой. Только знаю, что не хочу этого. Пока.

– Но ты тоже должна быть счастлива, – договаривает за меня Кейли.

– Да, – еле слышно соглашаюсь я.

– И это справедливо, – говорит она. – Ты еще не мертва, черт возьми.

Джек звонит без четверти восемь, когда я смотрю «Джеопарди», но я не беру телефон. Не хочу слышать, как он лжет, рассказывая, что делал днем или притворялся ответственным нежным мужем, раз уж ему небезразличен кто-то другой. Я ставлю телефон на виброзвонок и нажимаю кнопку на кровати, чтобы погасить свет. Кейли ушла, и я попросила маму остаться дома, чтобы она смогла выспаться в своей постели, но сейчас жалею об этом, потому что чувствую себя невыносимо одинокой. Я ввожу дополнительную дозу викодина через капельницу и закрываю глаза, позволяя знакомому голосу Алекса Требека убаюкать меня.

На следующий день я самостоятельно делаю девять шагов до ванной и назад до кровати, впечатлив физиотерапевта, которая пришла меня осмотреть.

– Прекрасно! – восклицает она. – Как, по-вашему, готовы спуститься по лестнице?

Я соглашаюсь, что готова, и атакую лестницу, и когда доктор Браунстайн навещает меня перед обедом, слышу, что достаточно оправилась и завтра меня выпишут.

– Но вам нужно больше времени проводить в постели. И никакого физического напряжения, по крайней мере, две недели. Тогда мы с вами и увидимся, если только за это время не возникнут проблемы.

Он похлопывает меня по ноге, и я благодарю его за то, что удалил опухоль, и сказанное тут же кажется мне ужасной глупостью.

– Был счастлив это сделать, – отвечает он.

Потом я звоню маме, чтобы сообщить новости. Закончив разговор, я смотрю на телефон. Да. Нужно бы позвонить мужу, сказать, что я могу приехать домой. Именно так поступают жены, верно? Дают мужу знать, когда приезжают домой из больницы. Но и мужья не влюбляются в женщин, не являющихся их женами. Во всяком случае, им не полагается влюбляться.

Я набираю его номер.

Он отвечает после первого звонка.

– Дейзи! Я пытался тебе позвонить.

Это, по крайней мере, правда. Когда я утром взяла телефон, чтобы включить звонок, от него было три неотвеченных вызова. А днем я проигнорировала еще два.

– Прости. Слишком много осмотров и тестов.

– Да, мне твоя мама так и сказала. Но все идет хорошо, верно?

– Да. Мне сказали, что завтра выпишут.

– Завтра?

Я слышу удивление в его голосе, но это, скорее, ужас, чем восторг. Его реакция только глубже вонзает нож в мою грудь, вытаскивая на поверхность всю горечь.

Прости, что врываюсь в твое любовное гнездышко.

Но я не уверена, что ворвусь в его любовное гнездышко. Просто потому, что не уверена, готова ли сейчас его видеть.

– Но думаю, что останусь у мамы. Отдохну там.

– Как долго? – спрашивает он. Вычисляет, сколько еще ночей ему позволено провести с Памелой?

– Не знаю. Когда ты хочешь, чтобы я приехала? – вырывается у меня более запальчиво, чем я ожидала. Впрочем, меня действительно трясет.

– Я хочу видеть тебя сейчас, – говорит он, и это звучит так искренне, что я почти верю. И на секунду, чувствую к Джеку нечто вроде сочувствия. Должно быть, трудно иметь умирающую жену и ожидающую тебя здоровую любовницу. Но при слове «любовница» пузырек симпатии лопается и гнев вспыхивает снова.

Джек продолжает говорить, не подозревая о моих противоречивых эмоциях.

– Но ты, возможно, должна больше отдыхать. Что, если в воскресенье я сам за тобой приеду? Оставим твою машину у мамы. Потом придумаем, как ее перегнать.

– Прекрасно, – отвечаю я, и, хотя мы не ссорились и вообще почти ни о чем не говорили, беседа меня утомляет.

– О’кей, – говорит он. – И еще, Дейзи!

– Что? – спрашиваю я. Но слышу только его дыхание.

– Доброй ночи, – говорит он наконец.

– Доброй ночи, Джек.

И на какую-то долю секунды я снова дома, в нашей постели, и между нами нет ни миль дороги, ни рака. Только простыни.

Глава 24

Мне шесть лет.

Во всяком случае, я чувствую себя шестилетней, лежа в своей двуспальной кровати. Смотрю свой девятнадцатидюймовый телевизор, пока мама возится с домашней антенной, похожей на кроличьи уши.

– Как? – спрашивает она, после того, как умело маневрируя, сделала волнистую линию немного менее волнистой.

– Нормально, – киваю я. – Думаю, вполне можно понять, что происходит на «Цене удачи».

– Сейчас принесу тебе поесть, – улыбается она.

– Спасибо, – говорю я и поворачиваюсь к Дрю Кэри и его тонкому карандашу-микрофону.