Когда камни меняют цвет

Риор с интересом рассматривал хозяина лесного домика. Его возраст определить было сложно. Седая полоса, тянувшаяся от виска и вплетенная в косу, вроде говорила, что чародей уже не молод, но ясные, очень светлые, глаза, казались, почти юными. В конце концов, Тиен откинул ненужные размышления и без приглашения прошел к столу. Он устроился на одном из стульев и вновь повернул голову к Локису. Тот уже скинул куртку и теперь складывал на полку какие-то корешки, принесенные из леса. На своего гостя чародей внимания не обращал.

— Доброго дня вам, мастер Локис, — первым заговорил советник, запоздало приветствуя хозяина дома.

— И вам удачи, — буркнул чародей.

— Удачи? — приподнял брови в легком удивлении риор.

— Удача вам понадобится, — ответил Локис, вдруг резко обернулся и шагнул к столу. Мужчина уложил ладони на его поверхность, пригнулся и пристально взглянул в глаза советника: — С огнем играешь, риор. Будь осторожен. Сгореть, может, и не сгоришь, но опалишься сильно. Хочешь покоя, забудь о том, что гложет.

— Поясни, — чуть помедлив, произнес Тиен, подаваясь вперед.

— Я сказал, ты услышал. Тебе решать, — ответил чародей и вернулся к своим корешкам.

— И все-таки…

— Не о чем говорить, — отмахнулся Локис. Однако вновь обернулся и скрестил руки на груди: — Спрашивай.

— Я спросил…

— Ты не за тем шел, спрашивай, о чем хотел. Ты спешишь уйти, риор, я вижу. Тогда не затягивай, спрашивай.

Дин-Таль коротко выдохнул. Вопросов у него теперь прибавилось, но чародей уже показал, что больше говорить о своем предупреждении не будет. Что ж, выбирать не приходилось.

— Ты позавчера посещал Тангорскую крепость, — заговорил советник. — Я хочу знать, что случилось с лейрой, к которой тебя призывали.

Чародей вновь прищурился, приглядываясь к гостю. После подошел и сел напротив.

— Так что с ней было?

Локис пожал плечами:

— При смерти не была. Душевные страдания и голод ослабили женщину, холод добил. Но лейра — это лейра. В ней кровь ее рода, в той узнице сильная кровь. И сама она сильная. Я тебя в ее мыслях видел, по тебе плакала, и еще плакать будет. Ты огонь разожжешь, риор, и она в нем гореть станет. Или спасешь ее, или погубишь. Тебе решать. Воля у тебя слабая, можешь не сдюжить. Найдешь в себе силу, все сможешь.

Дин-Таль мотнул головой, начиная уставать от странных предсказаний чародея, тем более, тот не спешил их пояснять.

— Да о чем ты?! — воскликнул Тиен. — Говори толком, задери тебя твари Архона!

— Сам все поймешь, — ответил Локис. — Только знай, дашь огню пожрать молодое деревце, нового уже не вырастишь. Сейчас побег, потом корни даст — поздно назад поворачивать будет. Или сейчас все брось, или не отступайся. Иного ответа нет.

— Чтоб тебя разорвало! — в сердцах сплюнул советник. — По лейре что?

— Так сказал уже. Голод тело ослабил, страдания — волю, холоду ее легко пожрать было, вот и слегла. Теперь уж здорова. Только ненадолго это.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты же спешил, — усмехнулся чародей, — вот и спеши себе. Глядишь, успеешь.

Тиен еще короткое мгновение смотрел на мастера, наблюдавшего за ним, после вскочил со стула и, выругавшись, бросился к двери, ощущая потребность поскорей вернуться в крепость…

Узница потянулась, не спеша открыть глаз. На ее устах играла улыбка, о которой она и сама вряд ли подозревала. Впервые за пять с половиной лет Ирэйн забыла, что вокруг нее тюремные стены. Женщина натянула до носа уютное теплое одеяло, еще сильней зажмурилась и умиротворенно вздохнула.

— Боги, — прошептала она. После перевернулась на живот, обняла подушку и, наконец, открыла глаза. Однако сознание узницы продолжало плавать в радужной дымке воспоминаний о минувшем дне.

Разве бывают сны наяву? Когда происходящее кажется навеянным сладкой грезой? Когда в груди щемит от сознания творящегося чуда, и душа парит где-то высоко-высоко над бренным телом? Нет-нет, такого не может быть на самом деле! Сон всегда остается сном, но как же не хочется просыпаться…

Могла ли она, узница Тангорской крепости, когда-либо мечтать, что однажды окажется рядом со своей мечтой? Могла ли подумать, что придет день, когда мужчина, не замечавший ее прежде, будет сидеть напротив и с улыбкой посматривать время от времени на свою помощницу? На нее!

— Боги, он же улыбался, — с затаенным трепетом прошептала лейра и распахнула глаза, глядя перед собой слепым взором. — Мне улыбался, мне! — Она уткнулась в лицом в подушку и мотнула головой: — Прочь! Уйди прочь, глупая греза, не вздумай затуманить мне разум и заставить поверить в то, чего не может быть. Все не так, как мне кажется, совсем не так. Боги…

Но сладкая мука воспоминаний уже поселилась в ней, и Ирэйн тихо засмеялась, ощущая себя легкой, словно бабочка, порхавшая над цветком. Ну и пусть самообман, пусть лишь греза, но как же приятно обмануться и хотя бы один день помечтать о невозможном и несбыточном.