Когда камни меняют цвет

И когда наступил рассвет, риор все еще сидел за столом. За эту ночь он так и не сомкнул глаз. Положение было сложным, даже безвыходным. Отправлять гонца к Альвии с докладом было столь же бессмысленно, как и самому спешить к ней за помощью. Шамис не оставит следов. Он обвинит Ирэйн в чем угодно, чтобы обелить себя, и все, кто находится в крепости, это подтвердят, потому что обособленный мирок тюрьмы накладывал отпечаток на его обитателей. Все эти люди многие годы уже служили здесь, они знали друг друга, привыкли и жили по негласным правилам, о чем ясно говорило их нежелание вести доверительные беседы с чужаками. И пусть Шамис был с ними не так давно, он уже стал своим. К тому же смотритель останется, когда советник уедет, закончив свои дела, и стражи останутся со своим начальником один на одни. Ссориться с ним никто не хотел, кроме Принка, которого смотритель уже успел обидеть.

Но и оставить, как есть сейчас, было невозможно. Что сделает Шамис, когда заберет ее из подземелья? Что ему еще осталось с ней сделать? Все-таки обесчестить? Или же скинуть с крепостной стены и сказать, что сбросилась сама?

Или же в порыве гнева свернуть шею, а после сжечь тело, чтобы скрыть следы своего преступления? На что способен озлобленный ревнивец?

— Я не могу уехать, не могу, — простонал Дин-Таль, накрывая лицо ладонями.

«Ты огонь разожжешь, риор, и она в нем гореть станет. Или спасешь ее, или погубишь. Тебе решать».

Слова чародея вдруг ясно всплыли в голове советника. Он невесело усмехнулся и согласно кивнул:

— Кажется, разжег, и она уже горит. Еще немного и останется пепел.

Самым ужасным было то, что смотрителя крепости не останавливало соседство советника лиори. Он изничтожал ожившую узницу, не опасаясь, что Перворожденной станет известно о том, как погибла ее кузина. Или же он надеется на то, что Альвии, на самом деле, плевать на Ирэйн? Может и так. Обида на предательство все равно должна была остаться. И все-таки лиори желает знать о здоровье и нуждах своей родственницы, значит, не так сильна обида, да и не вычеркнула лиори из своей жизни лейру Дорин окончательно. Иначе бы не было ее предписаний и ежемесячных докладов вот уже пять с половиной лет. Значит, судьба узницы не может ее не заинтересовать. Вопрос лишь в том, как это вывернет Шамис…

— О чем я?! — вдруг рассердился на себя Тиен.

Он рассуждал так, будто с узницей уже было кончено, будто его делом было не спустить злодеяния с рук смотрителю. Разумеется, Альвия накажет Шамиса, когда узнает всю правду, только вот женщине, томившейся в сырой темноте, это уже не поможет.

«Или сейчас все брось, или не отступайся…».

— Не могу бросить, — мотнул головой риор.

Еще шесть лет назад ему было наплевать на Ирэйн Борг, пять лет назад он хотел свернуть ей шею собственными руками, а сейчас представлял ту женщину, которая сидела напротив него за столом, и не мог представить, что ее вдруг не станет. И это было так странно… Тиен даже заставил вспомнить себя те чувства, что обуревали его после открытия о ее предательстве, но не находил даже их отголосков, словно речь шла совсем о разных людях. Хотя…

Нет, Ирэйн была и осталась такой, какая она есть, просто повзрослела и приобрела опыт, которого не было у девицы семнадцати лет. Здесь, в застенках, она превратилась в женщину, и эта женщина оказалась отважной настолько, что не побоялась дать отпор высокородному риору, в чьих руках находилась ее жизнь. «Сильная кровь»…

— А у меня слабая воля, — усмехнулся Тиен и с силой ударил кулаком по столу. — В Архон! Девчонка сильней меня?! Она смогла выстоять и не молить о пощаде, а я сижу и мучаюсь сомнениями? Довольно! — кулак опустился на стол во второй раз. — На мечи кидаться смелости хватает, а как дело зашло о женщине, которой нужна помощь, сомнения?

«Воля у тебя слабая…».

— Катись в Архон, чародей! Есть у меня воля, — твердо закончил советник и поднялся из-за стола.

Сомнения в правильности задумки исчезли. Пусть Альвия гневается, пусть снимает с должности и сажает в крепость, но решить дело законным путем невозможно! Дин-Таль готов был ответить за то, что собирался сделать. И как только он принял решение, в душе советника воцарилось согласие между сердцем и разумом. Еще появились волнение и даже трепет, но это было предвкушением, а не страхом. Тиен потянулся до хруста в суставах, после передернул плечами и отправился действовать.

Спустя час он уже восседал в рабочем кабинете смотрителя, поглощенный собственной работой. От лишних бумаг советник избавился, он отправил их в Тангор вместе со старшиной, и теперь разгребал остатки. Дин-Шамис, посопевший в затылок Дин-Талю, вскоре оставил его одного. Чем он занимался, Тиену было неизвестно, да и не хотелось знать.

Казалось, риор советник принял разумное решение и больше не желает вмешиваться в жизнь Тангорской крепости. Смотритель, поначалу встретивший Дин-Таля, недобрым взглядом, спустя несколько часов расслабился. Он несколько раз заглядывал в свой кабинет, который нагло занял «столичный хлыщ». Один раз Дин-Шамис снизошел до учтивого: